KPOT

Нынешний Париж не стоит мессы Новости с пометкой «Сенцов» уже давно стали образчиком современного сюрреализма, выбранного Западом в качестве генеральной линии в отношениях с Россией. Честно говоря, после номинации Сенцова на Нобеля, думала, что даже выдвижение его на Оскар или Букер меня уже не удивит. Однако… В свой 134-й день голодания украинский «режиссер» стал почетным гражданином Парижа. Мэр французской столицы Анн Идальго на своем аккаунте в Twitter поблагодарила муниципальный совет, который единогласно принял решение присудить такое звание «кремлевскому узнику» Сенцову, «незаслуженно» отбывающему тюремный срок в России. Идальго заявила, что Париж всегда будет принимать сторону борцов за свободу личности, свободу выражения мнений и демократии. Французские депутаты приветствовали свое решение стоя с продолжительными аплодисментами. На самом деле, ничего удивительного. Западные мартышки хватаются за любой повод, где можно свою псевдодемократию и ценности противопоставить российскому «тоталитаризму» и на этом фоне показаться лучше, чище и добрее. Но именно в случае с Сенцовым, Париж — последний город, который вообще имеет право хоть как-то разевать варежку на Мордор. И на то есть несколько веских причин. Первая — это, разумеется, Петя Павленский, которого Франция держала в своих застенках и в чудовищных (по словам самого борцуна/акцЫониста) условиях только за невинный перфоманс в виде поджога входной двери Банка Франции на площади Бастилии. Но, с учетом того, что никто за свободу Павленского что в Москве, что в Париже даже от обеда не отказался, — сие мероприятие, видимо, не является борьбой за свободу личности, свободу выражения мнений и демократии. Хотя сам Петя позиционирует себя активным борцом за свободу России. Более того, находясь во Французской тюрьме он успел объявить сухую голодовку и попасть в карцер. Но эти вопиющие факты почему-то никого не волнуют. Может быть, потому что по законам Франции такие как Петя — угроза для общества и согласно уголовному законодательству должны находиться под контролем. Другое дело — Сенцов. Который готовил теракт. Факт подготовки которого доказан судебным вердиктом. Но так как местом действия была не Франция, а российские Симферополь, Севастополь и Ялта (города, которые мэр Парижа вряд ли сможет показать на карте), то в этом случае вполне уместно начать рассуждать об «узниках Кремля» и их борьбе. Что было бы с «режиссёром», если бы французские спецслужбы засекли его в период подготовки теракта в Париже, планируемого на 14 июля в районе Триумфальной Арки — догадаться не трудно. Французское законодательство за терроризм предусматривает до 30 лет лишения свободы. Более того, как думаете, какова была бы реакция французских властей, если бы, например, нападавшие на редакцию Шарли Эбдо или водитель грузовика, совершившего наезд на пешеходов в Ницце, внезапно стали почётными гражданами Москвы? Подозреваю, что началась бы истерика вплоть до отзыва посла. В ситуации же с Сенцовым — всё «божья роса». Они кого угодно возведут в ранг мученика, лишь бы в идиотском соревновании за приз главного толерантно/мультикультурного демократа заработать себе лишнее очко. Впрочем, печально другое. И даже не то, что тот же Париж уже давно не «стоит мессы». А то, что вписываясь за каждого подонка и поддерживая каждого потенциального террориста (типа Сенцова или «Белых касок») Запад, сам того не осознавая, становится таким же подонком и убийцей. В том числе и для собственных граждан. Которых, как скот, массово расстреливают и давят грузовиками такие же «борцы» за свободу, «отстаивающие» право на свое мнение и борьбу, как и Сенцов. Юлия Витязева https://news-front.info/2018/09/25/yuliya-vityazeva-nyneshnij-parizh-ne-stoit-messy/

"НовичОк"..?

Таки лишний раз убеждаюсь, не надо было в своё время Донбассу останавливаться. Уже давно бы весь "цивилизованный мир" забыл о висящих на деревьях укро-американских "демократах". И полстраны жило бы нормальной жизнью. А остальное на куски порвали бы "портнёры" - хоть клок шерсти..

Облицовщики (ручейковая драматургия) ШирВинтъ … В какой бы дом я не вошел, я войду туда для пользы больного, будучи далек от всякого намеренного, неправедного и пагубного… (Клятва Гиппократа) …Шу би ду би ду…… (Фрэнк Синатра) Маркс и Энгельс Братья, Маркс и Энгельс, в отличие от Климентия, были профессиональными облицовщиками. Класть плитку их научили еще в ПТУ. На свет они появились лет тридцать назад в результате деления маминой яйцеклетки на две одинаковые части. Различить их можно было только по одежде, инструменту, музыке, которую они слушали на своих маленьких китайских магнитолах и составу раствора, который они замешивали в своих бадьях. Клим познакомился с ними в новой девятиэтажке, где они укладывали плитку в квартире напротив. Квартира принадлежала отставному Прапорщику. Хозяин занимался снабжением и контролем качества, а его супруга материальным обеспечением ремонта. Особого комплекса от своих имен братья не испытывали потому как визуальной схожести с основоположниками коммунистической идеи не было никакой, а специально косить под титанов мысли им не позволяли мозги. Их папа, член КПСС, тоже был плиточником, и очень гордился тем, что сыновья пошли по его стопам. Маркс и Энгельс были женаты, Бог миловал не на близняшках, имели потомство, выдавали отменное качество, имели склонность к пьянству, идиотским шуткам и адюльтеру. Нассать друг другу в раствор, включить рубильник во время электромонтажных работ, для них считалось нормой. У них была одна на двоих машина, Жигули-4, одни права на неё, один на двоих паспорт (второй, куда то потерялся, а получить новый, не было времени и особой необходимости), они даже жили в одном доме, правда в разных подъездах. Когда братья трудились на разных объектах, жены контролировали их поведение путем доставки в адрес горячей пищи. Не то, что бы они заботились о желудках своих близких, а спокойствия ради. После того, как однажды братья по очереди нагрешили с заказчицами, веры им не было. Придет, бывало, жена, сядет на ведро и смотрит, как муж работает. Иногда раствор замешать поможет. Иногда старую краску топором слупит. И опять на ведро, пока либо супруг, либо хозяева не выгонят, чтобы проход на кухню не загораживала. Тем не менее, и совместный труд братьев на одной квартире приводил, иногда, к тяжким результатам. В этом Климентию пришлось убедиться через несколько дней. Основное имущество семьи бывшего военнослужащего было сосредоточено в одной из отремонтированных комнат. Менее ценная дребедень лежала на полочке в санузле. Там Энгельс и обнаружил бухту огнепроводного шнура и коробку с детонаторами. Решив, что от одного детонатора прапорщик не обеднеет, Энгельс решил продемонстрировать брату свои незаурядные способности. В молодые годы он проходил срочную службу в инженерных войсках, где его научили не только строить переправы и делать проходы в минных полях, но и подрывать всё, что попадается под руку. Была прочитана краткая лекция по способам уничтожения объектов народного хозяйства, схемам закладки, соединениям зарядов с помощью огнепроводных и детонирующих шнуров и преимуществах пластида над тротилом. Он отрезал от бухты кусок шнура, сообщил брату скорость горения (один сантиметр в секунду ), вставил шнур в детонатор, посетовал на отсутствие специальной обжимки, но сказав, что в таки случаях и плоскогубцы сгодятся, задумался, куда бы это все хуйнуть.. Маркс, предложил хуйнуть с балкона. Энгельс возразил. Сказав, что так, в полной мере, брат не насладится пиротехническим эффектом. Братья заткнули пробку. Наполнили ванну водой, подожгли соединение, кинули его на дно и спрятались на кухне. Через двадцать секунд они любовались результатами диверсии. Воды в ванне не было, да и самой ванны, можно сказать, тоже. Маркс и Энгельс вооружились тряпками, и стали поспешно ликвидировать результаты катастрофы, следствием которой, по мнению Маркса, стал человеческий фактор. За этим занятием их и застал хозяин, принесший мешок цемента. Не говоря ни слова, Прапорщик, ненадолго скрылся в комнате с основным имуществом, чем-то там погремел, появился с большой картонной коробкой, добавил в нее шнур с детонаторами и скрылся часа на два. И хозяева, и исполнители, тогда, отделались легким испугом. Братья купили новую, где-то спизженную ванну, всего за 65 долларов. Им даже было позволено доделать начатое, правда, под пристальным присмотром Прапорщика и подменявшей его жены. После честного расчета хозяйка перекрестила их на дорожку, и культурно попросила помалкивать. С залитыми соседями она разобралась сама. Благо, что дом был новый, и люди снизу еще не начинали ремонта. Братья оставили Климентию свои телефоны, погрузили инструмент в Жигули-4 и отбыли на новый объект. Клим Вообще то у Климентия была другая, основная профессия. На визитках, которые он оставлял клиентам, жирным шрифтом было написано слово – “ВРАЧ”, далее, более мелким, значилось – “Облицовка. Электромонтаж”. Потом следовали номер домашнего телефона и пейджер. Мобильная связь в то время была непомерно дорога, телефоны стоили очень много и весили столько же. Класть плитку Клим научился во время прохождения практики в маленькой поликлинике, обслуживающей строителей гидростанции недалеко от Мурманска. Он тогда закончил четыре курса мединститута, и захотел полюбоваться северными красотами. Делать в поликлинике было особо нечего, закаленные заполярники упорно не хотели болеть, с легким травмами справлялся младший медперсонал, а самым тяжелым случаем, за всю практику, был триппер начальника участка Кутепова. Заболевание Кутепов привез из столицы вместе с орденом “Трудового Красного Знамени”. Все свободное время, которого было в избытке, Климентий посвящал созерцанию северных красот, сбору подосиновиков, рыбалке и изобретению нового средства от комаров. Он смешивал в разных пропорциях мазь Вишневского, нашатырный спирт и “Апизартрон”. Испытывал это оружие массового поражения на себе, непосредственно на насекомых, и на таджикском стройотряде, приехавшим на стройку с глупой надеждой обогащения. Но после того как командир отряда Джома, угостил Клима плюшкой гашиша, разработки были прекращены. Клим тогда пришел к выводу, что лучшего средства от насекомых не существует в природе. После употребления продукта, гнус перемещался не так быстро, поддавался вербальному контакту и под музыку Вагнера улетал домой за горизонт. Грибов по сопкам росло превеликое множество. К концу практики урожай составил шесть килограмм в сушеном виде. В таком же количестве Клим вылавливал идущую на нерест сёмгу. Икру он складывал в ведро, в надежде, что когда оно будет полным, передать с оказией своей беременной жене. Засылать пол ведра, Клим считал несолидным, но в последствии, будучи взятым за жопу ментами, умерил свои амбиции. Главный мент оказался Кутеповским родственником, и дело тогда было замято. А икра конфискована. Кутепов разыскал Климентия на водопаде, в трех километрах от стройки, где тот занимался незаконным промыслом. Клим стоял по колено в воде, пытаясь схватить на лету прыгающую вверх по течению рыбу. Иногда у него это получалось. - Дело есть, гризли, - сказал Кутепов, поведав о своем заболевании. – По твоему профилю. К главному не хочу обращаться. Говнистый он, и пиздючий, как попугай. В миг разнесет по тундре беду мою. А мне такая популярность не нужна. Я с ним выпивал как-то раз, так он про своих пациентов много лишнего наговорил. Врачебную тайну хранить не умеет. Может клятву не давал? А ты человек временный. Приехал – уехал. Я тебя отблагодарю. Клим ответил, что клятву он пока еще тоже не давал, что за точной диагостикой нужно ехать в Мурманск, и поинтересовался размером благодарности. - Диагностика – нахер не нужна, - Купепов ловко швырнул на берег серебристую рыбину. – У меня это третий рецидив. Симптомы те же. Твоя задача колоть, что надо, да помалкивать. А я тебе шесть сортиров под облицовку отдам. За одно и научишься, пригодится когда-нибудь. Работать ночью будешь. Днем у себя на кушетке отоспишься, все равно ведь тунеядствуешь. – Начальник участка поймал еще одну рыбу. – Здесь же летом, что день, что ночь – все едино, солнце не садится. Привыкнешь. А наряды я тебе закрою, как на разработку скального грунта, помножишь заработок на полтора процента “северных”, трудовую заведём, все чин-чином, богатым человеком уедешь… Время практики пролетело весело и познавательно. Климентий освоил новую профессию, излечил болезного Кутепова, поучаствовал в поисковой операции заблудшего в сопках командира таджикского стройотряда Джомы. Джому тогда, правда, не нашли. Он сам нашелся через три дня, на какой-то дороге, где его подобрали проезжающие по своим делам морские пехотинцы. Он был очень испуган, сильно искусан мошкой и бесконечно благодарен гвардейцам. Много чего было… В составе Ленинградской студенческой команды, Клим поучаствовал в футбольном турнире, больше отбиваясь от комаров, чем от туркменской полузащиты. За опубликованное в газете “Гидростроитель заполярья” эссе - заработал на три бутылки водки. Отснял девять метров пленки с северными красотами, натюрмортами из лососёвых рыб и портретами таджиков на фоне Кольской бухты. Очень хотелось увидеть Северного Оленя, но так и не удалось. Обкуренный Джома, как-то раз, пытался показать Климу оленя, который ему привиделся за сопкой. Они даже совершили марш бросок по тундре, в поисках этого благородного животного. Но нашли только рога. И то, от другого Северного Оленя. Рога пролежали в тундре очень долго, были белые и высохшие. Джома их себе забрал. На память о тундре. Как выяснилось потом, в это время года олени убегали к Баренцеву морю. В полном смысле слова – спасая свои яйца. Свирепая мошка загрызала их за незащищенные шерстяным покровом гениталии. А на побережье, из-за сильного ветра, ее было меньше. Еще Климентий научился отличать МиГ-25 от Су-27. Очень часто самолеты неожиданно появлялись над сопками, видимо отрабатывая полетные задания на низких высотах. Один раз во время экстремального секса на скале, с приехавшей из Кандалакши зубной врачихой, они очень долго любовались высшим пилотажем ВВС СССР. А может, летчики не могли налюбоваться на них. А почему секс был экстремальным? Да из-за комаров. Опель-Омега Пребывание на севере на всю жизнь оставило в душе Климентия яркий и незабываемый след. Он часто видел во сне эту дивную природу, ручьи и речки с чистой и прозрачной водой, которую можно было пить, ничего не опасаясь, и ярко белые облака на прозрачном синем небе. Все это было давно… Потом была клятва Гиппократа, скудная врачебная зарплата, развал Советского и семейного союза, дележка квартиры и ребенка, не совсем удачный выбор между медициной и торговлей германскими авто… Ну, в общем – “всё, как у людей”. Однажды обмывая с друзьями со Скорой Помощи удачную продажу, изрядно поистрепавшей ему нервы машины, Клим случайно наткнулся на объявление в газете “Из рук в руки”. Объявление гласило: “Ложу плитку ромбой”. Настроение от выпитого, вперемешку с текилой, медицинского спирта было близко к эйфории, и прочитанное, вызвало истерический пятиминутный смех, катализировав дальнейшие изменения в судьбе Климентия. Жизнь, подкидывая в виде знаков различные полуэкстремальные ситуации, явно подводила его к новому повороту. Два часа назад Клим гнал Опеля Омегу на девятый, по счету, базар. Опель никак не хотел продаваться, жрал масло, гудел задним подшипником, распространяя свое тревожное состояние на владельца. Клим уже подумывал о возможной разборке машины на запчасти, как свершилось чудо. Проезжая перекресток он был подбит Круизером. Причем подбит очень качественно, без ущерба для своего здоровья и способности Опеля к передвижению. Правая стойка и две двери были в салоне. Хорошо, что Клим был без пассажира, иначе бедолагу пришлось бы нести на погост. Время было раннее, менты готовились сдавать смену, а ранние прохожие, убедившись в отсутствии трупов, поспешили по своим делам. Вышедший из Круизера мужик, подошел к Климентию и поинтересовался стоимостью Опеля. Слегка обалдевший от удара, Клим назвал сумму в шесть тысяч долларов, которую он планировал взять еще на первом базаре. - Извини, старик, задумался. Давай без ментов разберемся. Я тебе все компенсирую. Поехали за мной, я тут недалеко работаю. – Мужик потер ушибленную о руль голову. Клим поверил. В глазах у мужика, что-то такое было. Или не было. Обмана. Через пару кварталов, они въехали на территорию какого-то предприятия. Поднялись в кабинет. Мужик достал из сейфа пачку соток, отсчитал сорок купюр, положил их обратно, а оставшиеся деньги протянул Климентию. Потом извинился, и добавил еще четыре бумажки за моральный ущерб. Клим положил ключи от Омеги на стол, и, попрощавшись, вышел из кабинета. Потом он вернулся, что бы отдать техпаспорт. - Мне он не нужен, – сказал мужик. - Мне тоже, - ответил Клим. Сейчас, закончив смеяться над газетным объявлением, Клим подумал: «Плитка? А почему бы и нет. К чертям машины. Добро пожаловать в хорошо забытое старое». Неотложная бригада, чокнувшись чашками, благословила его. Маркс Маркс сидел на перевернутой бадье в санузле трехкомнатной квартиры, принадлежащей семье Шоколадного Магната, и тупо созерцал канализационный стояк в отверстии за унитазом. Он ждал Климентия, который должен был привезти закончившийся “Церезит” и новый горшок, на замену вырванному. Его магнитола была разломана, и вместо любимой музыки он слушал звуки канализации. Лицо Маркса было поцарапано, под обоими глазами были свежие синяки, к которым он поочередно прикладывал холодный молоток. Он ел четвертую, с утра, шоколадку и размышлял о вчерашних событиях. Сзади стояла сердобольная Жена Шоколадного Магната и гладила его по голове. Афера, задуманная братьями под смешанное с водкой пиво, не увенчалась успехом. Скорее она закончилась трагедией. Состояла афера, в обмене женами, на срок – две недели. Сейчас, под звуки канализационного болеро, Маркс пытался разобраться во вчерашних недоработках. По его разумению, количество выпитого, никак не должно было повлиять на полностью контролируемую мозгом ситуацию. То ли его распознали по трусам, которыми он не поменялся с Энгельсом во время переодевания в подъезде. То ли по, незаметно вышедшим из-под контроля, музыкальным пристрастиям. Маркс был поклонником творчества Deep Purple, брат же не слушал ничего, кроме Led Zeppelin. Жены полностью разделяли музыкальные вкусы своих возлюбленных, прекрасно отличая одно от другого. Маркс больше всего склонялся к версии, что причиной провала послужили не трусы, а услышанные женой Энгельса Блэкморовские выебоны, вместо привычных Плэнтовских воплей. Как он переложил любимую кассету в одежду брата, вспоминалось с трудом. Побоище, начавшееся на квартире Энгельса, под Смок Он Зе Вотер, закончилось в квартире Маркса под песенку Mad Dog. Маркс пострадал больше всех. Пиздить его начали в квартире у Энгельса, а дома еще и брат добавил за прокол. Не пострадали только двоюродные братья Ричи Марксович и Роберт Энгельсович, которые в это время ковырялись под присмотром дворовых бабок в песочнице, и в побоище участия не принимали. Внезапно, за этими грустными мыслями, Маркс ощутил на себе чей-то внимательный взгляд. Из дырки за унитазом на него смотрела большая серая крыса. Вернее она смотрела не на Маркса, а на поедаемую им шоколадку. От неожиданности облицовщик выронил изо рта кусок сладости, а из рук молоток. Крыса, схватив кусок, и получив молотком по спине, потеряла ориентацию и вместо любимой дырки побежала на кухню. Вслед за ней ринулись Маркс с молотком и хозяйка квартиры, вооруженная куском полдюймовой трубы с навернутой на конец муфтой. Они закрыли за собой дверь и занялись зачисткой помещения. Махая металлическими предметами, и круша кухонную утварь, они загнали грызуна в открытую микроволновку, захлопнули дверку и сели передохнуть. Немного отдышавшись, хозяйка подсчитала ущерб и включила печку на максимум. Через пару минут, когда движение внутри печки прекратилось, Маркс осторожно ее открыл и посмотрел вовнутрь. Праздновать победу было еще рано. Грызун покинул место казни с удвоенной скоростью, оставив в печке кусок расплавленного шоколада, вперемешку со своими фекалиями. Он исполнил несколько пируэтов по кухне, и закончил свою жизнь на подоконнике, будучи убитым хозяйкой с помощью полдюймовой трубы. Климентий приехал, как раз в тот момент, когда хозяйка перевязывала Марксу разбитое трубой ухо. Вся кухня была в крови, три табуретки, тостер и часы с кукушкой – не подлежали восстановлению. Маркс, держась за голову, сокрушался, что два побоища за сутки – это много. А сердобольная хозяйка, закончив перевязку, пыталась привести его в чувство при помощи коньяка и шоколадок. Облицовочные работы на этот день были приостановлены, Марксу вручили оскверненную крысой микроволновку, чему тот был несказанно рад, одарили на дорогу шоколадками и отпустили до завтра домой. Обо всем остальном хозяйка велела не беспокоиться. Все равно, в будущем, планировалась замена кухонной мебели. Клим До того как Климентий создал бригаду, он полгода трудился в одиночку. За время серфинга по городским квартирам он наработал неплохую репутацию, обзавелся полезными знакомствами в салонах керамики и сантехники. В них он водил клиентов, давал нужные консультации, в случае покупки плитки – получал оговоренные откаты. Его визитки лежали почти во всех, немногочисленных в то время магазинах, торгующих импортными стройматериалами. Работы прибавлялось с каждым днем, и справляться с ней одному становилось сложно. Помимо набора профессионального опыта, оттачивалось искусство человеческого общения, очень необходимое для быстрого распознания потенциальных врагов. В основном все проходило гладко, но нередко случались казусы, иногда технические и человеческие трагедии. Все зависело от клиентов. По статистике, самыми лучшими клиентами, были программисты и бандиты. Первые, как правило, были щуплыми, очкастыми мужчинами, имеющими уравновешенных разумных жен и талантливых детей. Им был безразличен цвет плитки, ее цена, глубина унитаза, его название, главное, что бы все было новое. Вторые, еще не пришедшие в себя от внезапных денег, глядя на смету, обычно говорили: - Хули ты, Клим, мне эту маляву тычешь? Ты, бля, скажи, сколько денег надо. А не тычь хуйню всякую. Программисты думали примерно так же, но выражались более культурно. И те, и другие, как правило, расплачивались в срок. Не лезли в детали, внимали советам и приходили в щенячий восторг, от входивших в ту пору в моду, галогеновых лампочек. Такую же радость Клим видел в глазах местного населения, во время турпоездки в Индию. Среди барахла, привезенного в эту страну на продажу, был светильник в виде подсвечника. И лампочки, по идиотски имитирующие горение свеч, вызвали неописуемую радость у прибежавших с улицы местных жителей. Индусы сплясали вокруг этого чуда, осыпали Клима лепестками от цветов, спели песню и обменяли светильник на три статуэтки Ганеши… Торговля галогенками и пластиковыми панелями, ввозимыми из братской Польши, стала приносить ощутимый доход и, как это бывает в любом бизнесе, повлекла за собой создание маленького трудового коллектива. Переломным моментом был ремонт у Анны Николаевны, где Клим изрядно испортил себе нервы, и где его даже грозились убить. Анна Николаевна имела медальку от Министерства Культуры, за пожизненное командование хоровым коллективом, опасное для человеческого уха сопрано и сына – Дауна. Каждый день она меняла свои решения по цвету плитки, выбору между проточным и ёмкостным водонагревателем, носилась по магазинам, меняя смесители. Она могла позвонить в три часа ночи и долго рассказывать про новые обои, которые утром она собирается заменить на более светлые. В общем, она была несчастной, больной женщиной, страдающей тяжелыми неврозами. Из-за этого работа продвигалась медленно, и после того как Анна Николаевна, вместе с сыном, сами подсоединили пятикиловатный бойлер и вывели из строя электропроводку, Клим понял, что надо уносить ноги. Хоть Климентий и предупреждал их, что на “проточник” нужно тянуть отдельный кабель на щиток, он все равно был обвинен во вредительстве и приговорен сыном-Дауном к смерти. Вообще-то, сын был Дауном не полностью. Имея на лице все симптомы этого тяжелого заболевания, он был вполне разумен, торговал в больших объемах продуктами питания, и иногда давал маме дельные советы по ремонту. Психиатрия не была специализацией Клима, и он особо не разбирался в хитросплетениях хромосомных аномалий. Он просто сочувствовал этому человеку. Ведь не сладко жить с нормальными мозгами и дауновским экстерьером. Последней каплей послужил покойник, которого Климентий обнаружил в ванной повешенным на новом змеевике. Реанимировать его было уже поздно. Хозяева часто оставляли Климу ключи, проживая во время ремонта в другом месте. И вот сегодня, открыв квартиру и обнаружив тело, он вызвал ментов и поторопился собирать свой инструмент. Вскоре пришла и хозяйка с сыном. Покойник оказался одним из многочисленных мужей Анны Николаевны. Клим дал показания, положил на столик в прихожей ключи от квартиры, и, пожертвовав причитающимися ему за выполненную работу деньгами, уехал домой. Подальше от этого дурдома. Единственным полезным моментом во всей этой истории, было знакомство с Джулией, которая клеила там обои. Джулия По паспорту, Джулия, была Юлей. Но требовала, чтобы ее называли именно так. Она была уникальна во всем. Есть такой тип женщин, глядя на которых не разобрать, красавица перед тобой или уродина. Ростом она была с генерала Шарля де Голля, что позволяло ей клеить обои в малогабаритных квартирах не вставая на табуретку. Помимо обоев ловко обращалась с плиткой, умела врезать дверные замки, обладала великолепным чувством юмора и прелестным характером, исключая, конечно, редкие критические дни, в которые к ней даже подходить было опасно. Общаясь с ней вся бригада пришла к выводу, что Джулия прекрасна. Жила она в однокомнатной квартире, вместе со своей мамой и десятилетним балбесом, которого она иногда брала с собой на объекты. Маленький Ваня помогал замешивать клей и резать обои, если они не имели сложного рисунка, требующего подгонки. Муж Джулии где-то сгинул. Зато имелся любовник, которого она тщательно скрывала от имевшей на него зуб бригады. И было за что. Любовник был женат, разводиться не желал, и ввергал Джулию в перманентные аборты, ломая график производственного процесса и здоровье возлюбленной. Энгельс и Конго даже устроили за ней слежку, в надежде вычислить и наказать негодяя, но были расшифрованы, и потом долго перед Джулией извинялись. Еще Джулия великолепно пела и даже умела пилотировать вертолет. Климентий сначала этому не поверил и, желая прижучить каверзным вопросом, попросил объяснить ее, что такое – авторотация. Но, получив помимо исчерпывающего ответа инструкцию по поведению пилота при отказе двигателя, пристыдился и заткнулся. Оказалось в молодости Джулия, помимо музыки, занималась в клубе ДОСААФ, имела несколько десятков летных часов, и такое же количество прыжков с парашютом. Раньше Джулия любила выпить, и однажды, возвращаясь домой с одной из пьянок, попала под трамвай. Кого Бог не любит, с тем ничего не происходит. Прокоматозив несколько дней и пообщавшись с Буддой, который запретил ей пить, Джулия пришла к выводу, что с алкоголем ей надо быть поосторожней, а лучше вообще к нему не прикасаться. До трагедии она была очень худая, но в послеоперационный период набрала двадцать килограмм полезного веса, вошла в пышные формы, сделала на месте очередной аборт, а через пару трезвых месяцев полностью восстановила свое здоровье. Марат Васильевич Марат Васильевич, хозяин трехкомнатной квартиры с высокими потолками, сидел за роялем в домашнем халате и наигрывал что-то из классики. На кухне в огромной кастрюле варился борщ, в санузле, занимаясь своим ремеслом, копошилась Джулия, толстый кот пытался словить на окне жирную муху. Все были при деле. Марат Васильевич, одинокий мужчина лет шестидесяти, недавно похоронил свою жену, разменял огромную пятикомнатную квартиру на проспекте, на жилье попроще, и первым делом решил его отремонтировать. Внешне он походил на композитора Шаинского, обладал отменным здоровьем, в меру пил, и блудил одновременно с двумя молодыми куртизанками. С одной из них он тягался по дискотекам и премьерам. А со второй, более любимой, ездил на рыбалку. Он научил ее управлять новеньким финским катером, который подарил ему сын, нанизывать на крючок червяков, сматывать удочки и чистить рыбу. Одна, из пока нетронутых ремонтом комнат, чем-то напоминала музей музыкальных инструментов. Здесь было все, начиная от варгана и заканчивая роялем, на котором Марат Васильевич сейчас и играл, терзаемый какими-то тревожными мыслями. Перед ним стояла бутылка виски и маленький стаканчик, который он периодически наполнял. - Я тоже люблю Рахманинова. – Джулия поставила на рояль тарелку борща. - Спасибо, Джульетта. – Марат Васильевич захлопнул крышку, переставил на нее борщ и, зачерпнув первую ложку, спросил: – Откуда такие глубокие музыкальные познания, сударыня? - Я не Джульетта, а Джулия, – обиделась стряпуха. – Музыкальную школу закончила по классу скрипки. А потом палец сломала. Ага. - Слово – “Ага”, произносимое Джулией почти в каждом предложении, было паразитом. Оно говорилось в непонятной вопросительно – восклицательной интонации, предавая речи веселый шарм. – Я еще и петь умею. - Исполнишь, что ни будь? Скрипки у меня, правда, нет. - Ага. Запросто. – Окинув взглядом комнату, Джулия выбрала старенькую бас гитару Этерна Де Люкс производства ГДР, чудом затесавшуюся в коллекцию шестиструнных брэндов Gibson и Fender, сдунула пыль с табуретки и села ее настраивать. – Марат Васильевич, сделайте, чтобы звук был. Ага? - Борщ у тебя – просто чудо. Да и ты тоже. – Марат Васильевич, опрокинул маленький стаканчик виски, подсоединил гитару к комбику, установил звук и приготовился к прослушиванию……. - Давно не играла. Ага! Лады мешают. – Джулия отставила гитару и вопросительно глянула на хозяина квартиры. - Я у ваших ног, маэстро! Поражен в самое сердце! Соло Паганини на басу! Такого я еще не слышал! Ты мне чем-то Сьюзи Кватро напомнила, – произнес хозяин после минутной паузы. - Ага. Сьюзи Кватро. Она маленькая, метр шестьдесят, а я вон какая. Ага? Мечта Рубенса, – засмущалась Джулия. - И моя, по моему, тоже. Слушай! Выходи за меня замуж! Человек я обеспеченный, живу на проценты от процентов. Ангажемент тебе в своем ресторане организую. Если захочешь. Жить уедем к сыну в Америку, или ко второму в Японию. Блядей своих прямо сейчас кину. – Марат Васильевич набрал по мобильнику номер и произнес банальные в таких случаях слова: - Пошла на хуй, дура. – Отключил трубку, чтобы не было перезвона, и выпил еще. – Со второй потом разберусь. Там немного сложней будет. Знает про мои дела кое-что лишнее. Придется катер подарить. И два “Меркурия” в придачу. Что скажешь, Жуля? - Я не Жуля, а Джулия. А вертолет купите? – усмехнулась солистка. - Да хоть “Боинг”, – ответил Марат Васильевич серьезно. Климентий застал парочку за исполнением песни “Соловей” композитора Алябьева. Бутылка виски была наполовину пуста. Марат Васильевич, в ковбойской шляпе, был за клавишами, а Джулия с басом на вокале. Раствор в бадье, за это время, успел застыть, а борщ на плите был уже холодный. - Ой, Клим, а, сколько время уже? - спохватилась Джулия, - Марат Васильевич, я у вас баночку литровую с крышкой одолжу? Ага? И борщ разогрею. Мы сейчас к Конго в больницу едем. Его сегодня из реанимации в отделение перевели. Покормить надо. Ага? - Может, помощь нужна? У меня в Скорой друг – главным, – отозвался из–за рояля ковбой. - Спасибо, Марат Васильевич, он в “дурке”, - ответила Джулия и пошла переодеваться. Клим и Джулия попрощались с великодушным хозяином и поспешили в больницу к другу. Конго Конго познакомился с Климом еще в мединституте. Свое прозвище, он заработал за майку с одноименной надписью, которую ему подарил его африканский друг Мукала. Майку Конго носил постоянно, преследуя определенную тактическую цель – основательно запомниться многочисленной профессорско–доцентной братии. Он даже собирался явиться в ней на вступительные экзамены. Но этому так и не суждено было сбыться. Коротая время перед второй попыткой поступления в институт, Конго занимал должность начальника вивария, получая за свой нелегкий труд скромную зарплату лаборанта. Он ухаживал за зверушками, кормил, доставлял их на опыты и утилизировал в случае смерти. Звери очень уважали Конго. Некоторые, особо приближенные собаки, даже научились ему подпевать, когда он исполнял им свои песни под гитару и бутылочку портвейна. С котами и грызунами, Конго не церемонился, а вот к собакам был милостив. Несколько раз он даже восполнил, заканчивающийся биологический материал, отловив в своем подъезде соседского Пекинеса, сотворив, одновременно, два добрых дела. Конго сохранил жизнь любимым бэк–вокалистам, и избавил жителей своего дома от ненавистной лохматой твари, будившей своим утренним лаем весь дом. Еще в активе у начальника вивария значились две болонки и пудель. А доцент с кафедры хирургии даже заказал у Конго Ротвейлера, для охраны своего дачного участка в летний период. Дело в том, что тесно общаясь с животными, Конго приобрел магический опыт воздействия на психику любой гавкающей фауны. Возраст и порода – не имели никакого значения. Может быть причиной этому послужили лекции по религии Вуду, которые ему читал нехристь Мукала. А может это были наследственные качества. Папа Конго проходил срочную службу в погранвойсках на китайской границе, где отвечал за порядок в питомнике. Один раз Климу были продемонстрированы доведенные до совершенства способности. По дороге домой друзья повстречали старшеклассницу, выгуливавшую на коротком поводке восточноевропейского питомца огромных размеров без намордника. - Смотри, - сказал Конго. Он пристально посмотрел кобелю в глаза. Промычал короткую низкочастотную мантру. И стал наслаждаться результатом. Кобель поджал хвост, жалобно заскулил и утащил, запутавшуюся в поводке хозяйку, от греха подальше. Он протянул школьницу через кусты и скрылся, оставив на ветках ее вязаную шапочку и заколку для волос. - Будет дуре наука. Нехуй без намордника гулять, - подытожил собачий экстрасенс… …Прошло несколько месяцев. В лабу, где Климентий писал студенческую работу по гистологии, заглянул Конго и попросил лакмусовую бумажку. Зная склонность друга к естественным наукам и подтверждению любых научных гипотез, Клим поинтересовался над чем Конго сейчас работает. Оказалось, что бумажка нужна для проверки водородного показателя в пизде у лаборантки Светы. Оказалось, они поспорили, и никак не могли придти к общему знаменателю. Клим сказал, что вагинальная среда по определению не может быть кислой, ибо сперматозоиды в ней дохнут. Что еще древнегреческие гетеры использовали лимон в качестве противозачаточного средства. И если Конго не верит, то он может подрочить на цитрус и посмотреть результат под микроскопом. Хотя у Светы все может обстоять иначе. Может быть природа наделила ее защитным барьером, определив значение “рН” меньше семерки. Чтоб такие дуры, как она, не репродуцировались. Конго ответил что, в общем, он согласен с доводами коллеги. Возразил только, что в лимоне отсутствует, необходимый для дрочки элемент эротики. И что от научного эксперимента он все равно не откажется, потому что теперь его интересует точная цифра. Клим предположил, что она будет порядка – восьми. Конго увеличил значение до десятки. Узнать результат так и не удалось. Увидевшись случайно через две недели в главном корпусе, Конго в спешке сообщил, что его увольняют. За дружбу с африканским студентом. Негр был взят за жопу КГБ с ампулой морфина, который Конго отдал ему в обмен на бивень от слона, который Мукала обещал привезти с родины во время зимних каникул. Прощай мединститут, прощайте и простите любимые собаки, лаборантка Света, прощай черножопый предатель. Шума тогда не поднимали. Мукала поехал доучиваться в капиталистическую страну, а Конго – служить Родине в район Улан-Удэ… Говяжий цигун Через девять лет старые друзья случайно встретились в мясных рядах на продуктовом рынке. Конго, каким–то странным самурайским оружием рубил на куски половинку говяжьей туши, совершая вокруг колоды ритуальную пляску в стиле ниндзя. Некоторые, свободные от работы коллеги и скучные покупатели с детьми, разинув рты дивились на это зрелище. - Аналогопатаном! Не навреди, - окликнул друга Клим. Радостный Конго раздал расчленёнку продавцам, воткнул свою алебарду в пень и повел Клима праздновать встречу под зонтики. Он купил по дороге две астраханские воблы, с икрой внутри, заказал пива, и начал рассказ о своей нелёгкой судьбе. За эти девять лет Конго побывал в армии, где параллельно с воинским искусством, освоил и какое–то боевое корейское. Закончил, политехнический институт, по специальности: “Водоснабжение и канализация”. Поработал мастером на стройке. Имея тягу не только к естественным, а еще и к потусторонним наукам, окончил школу Авестийской Астрологии, под командованием П. Глобы. До рынка Конго устроился, было, в собачью школу кинологом, но на первом уроке все собаки, в ужасе, от него разбежались, попрятались за деревья и напрочь отказались учиться. Дрессировщик тогда устроился на рынок, и остался на внештатной должности собачьего астролога. Конго составлял гороскопы, подбирал подходящие для вязки пары, и сулил питомцам светлое будущее. Собачьи хозяева были очень рады и щедро вознаграждали специалиста за его работу. Конго, конечно, мог и припиздеть немножко, но кто ж его проверит. Еще Конго женился на женщине из деревни, которая родила ему, потом, двух детей. Климентий предложил другу новую работу у себя в бригаде, пригласил его на день рождения и, забрав отрубленный Конго кусок мяса, поспешил домой готовиться к торжеству. Конго пошел увольняться и рубить на прощание колоду. Он поспорил с коллегами, что разнесет пень в щепки за пять минут. Время для этого - было самое подходящее. Клим в способностях Конго не сомневался и поэтому смотреть шоу не стал. И так дел было много. Джыпси Кинг С начала у Конго все складывалось удачно. Он отвечал за заключение договоров, снабжение объектов всем необходимым и урегулирование конфликтов. Пригодился, как-то, и собачий опыт. Однажды, якобы хорошо воспитанный Чорный Терьер, выбрался из комнаты, где его плохо заперли хозяева, и стал покушаться на жизнь Энгельса. Перед этим, Чорный Терьер, сожрал пол банки клея ПВА, разорвал мешок цемента, превратил в щебенку несколько плиток и пытался пробраться на кухню, чтобы порвать Энгельса. По рабочим телефонам хозяева не отвечали и ему пришлось срочно вызывать Конго. Энгельс кинул ему в форточку ключи от квартиры и стал ждать. Через несколько минут Конго открыл дверь и дал Чорному Терьеру такой пизды, что на следующий день, пса уже не запирали. Вернувшись с работы, хозяева были настолько удивлены поведением животного, что даже не стали его пиздить за разбросанный по всей квартире цемент. А когда Чорный Терьер лизнул, уходящего домой Энгельса в подбородок и подал ему лапу для пожатия, охуели совсем. Энгельс, усвоивший из лекций Конго, несколько астрологических терминов, объяснил странное поведение питомца, прохождением транзитной Венеры по радиксному Плутону, состоящему с Марсом в гармоничном тригоне. И, подогнав еще немножко тумана, предложил хозяевам составить гороскоп, завысив Конговский тариф в два раза. Хозяева выдали под это дело аванс, сообщили время и место рождения Чорного Терьера и принялись убирать цемент. А Энгельс, купив по дороге бутылку портвейна, пошел в офис, отблагодарить своего спасителя и отдать собачье досье. До некоторых пор у Конго все складывалось благополучно. Он уже самостоятельно курировал объекты, вовремя приносил выплаченные по процентовкам деньги, грамотно вел переговоры с клиентами, не позволяя сорваться ни одному из них. Конго внес долю в купленный Климом бусик LT-28. На нем он стал ездить в Польшу за стройматериалами и развозить оборудование по объектам. Пока не свела его судьба с Джыпси Кингом. Отделка нового загородного дома Джыпси Кинга, сулила неплохую прибыль. Сам клиент, по оперативным данным, хоть и был темной личностью, расплачивался точно и в срок. Конго забросил все остальные, более мелкие объекты, и сосредоточил усилия на цыганском дворце. Там он и подсел на героин. Зарплата рабочим стала задерживаться. На связь Конго не выходил по несколько дней, автобус был побит, а следы от уколов уже не скрывались. Жена, забрав детей, уехала в деревню, а Конго, похерив работу, пустился в блуд со страшной блядью, точной копией Кондолизы Райс, только в белом варианте. Однажды он заявился на готовую к сдаче квартиру, где Джулия занималась мелкими доделками, забрался в ванну, включил холодный душ и попросил бить его ушам. Потом он закатил глаза и стал задыхаться. Джулия не растерялась и спасла несчастного, применив искусственное дыхание и массаж грудной клетки. Подоспел и Клим. Они отвезли Конго в дурдом, где в приемном отделении, при помощи угроз и добрых слов, выбили у него согласие на госпитализацию. Клим положил в карман заведующему реанимацией сто марок и пошел знакомиться с врачами, которые должны были принять друга через четыре дня. Слава Богу, все обошлось. Опиаты не успели основательно разрушить личность и печень больного. А грамотно проведенная и хорошо оплаченная терапия дала положительные результаты. Вернувшись в социум, Конго, первым делом, послал куда следует Кондолизу Райс, отремонтировал бус и привез из деревни семью. Хотел еще послать и Джипси Кинга, но тот, к тому времени, пропал без вести, не забыв при этом заплатить по последней смете. Саша Ебанутый Сашу Ебанутого, Конго привел из дурдома. Там они вместе лежали в одном корпусе. В курилках, на всех этажах, Конго развесил объявления: “Требуются облицовщики”. С указанием своей палаты и номера отделения. На кастинг явились четверо кандидатов. Двое были совсем тяжелые, третьего Конго забраковал из-за нетрадиционной сексуальной ориентации, а, вышедший на стабильную ремиссию, Саша, подавал неплохие надежды. Слегка ебанут, Саша был еще с детства. Он всегда и везде боролся за Справедливость. И не только по отношению к себе, но и ко всему творящемуся вокруг. В законах социума он разбирался плохо, и никак не мог понять, почему, например, слабых и неумных пиздят, а сильных или умных не трогают. За слабых и неумных, Саша заступался. За что, неоднократно, был бит сам. И тогда он начинал мстить. Размер мести многократно превосходил размер ущерба, и пиздили его за это - еще больше. Но Саша не сдавался. Потому, что Несправедливо всё как-то было. Вот из-за своей мстительности, Саша и попал в дурдом. На Новый Год у Саши украли новую машину. Несправедливость, Сашин ум, еще как-то мог принять. А вот отсутствие объекта мести породило тяжелый психоз. Полгода Саша работал на директора фирмы, торгующей реэкспортными Жигулями. За доблестный труд, он был награжден автомобилем Нива, с нулевым пробегом, и приглашен на празднование Нового Года в ресторан. Саша приехал на праздник на новом автомобиле и в галстуке, а когда он вышел посмотреть на салют, Ниву уже спиздили. Саша сильно разволновался и попал в больницу. С возрастом ебанутость развилась и приобрела несколько другие формы. В первую очередь это была скорость с которой Саша выполнял работу. За день он мог положить около пятидесяти квадратных метров плитки, сохраняя при этом идеальное качество. Будь-то горизонтальная или вертикальная поверхность с многочисленными углами, не имело, для Саши, принципиальной разницы. Некоторые клиенты даже высказывали недовольствие по поводу тарифа на услугу. Им казалось очень обидным, что человек за день может запросто заработать сто пятьдесят и больше долларов США. Тормозить Сашу было бесполезно, потому что в этом он видел Несправедливость. А там где Несправедливость недалеко и до мести. С тех пор работника ставили только на незаселенные квартиры. Однажды на одной из квартир, из-за возникших разногласий, владелец недоплатил Джулии двести долларов. Клиент был крикливый, ростом с самовар, и все время грозился натравить на бригаду налоговую инспекцию. А когда Джулия хотела посадить его себе на коленки, погладить по голове и успокоить, разошелся пуще прежнего и всех выгнал. Справедливость была восстановлена Сашей через две недели. На затемненных Жигули-4 братьев он подъехал к месту преступления. И, из специальной рогатки для охоты на крыс, прострелил на вылет боковые стекла новенькой Четыреста Шестой Пежо, которой недоношенный Наполеон успел опрометчиво похвастаться перед Джулией. Саша, хотел еще и над фарами поглумиться, но шарики от подшипников, к сожалению, закончились. Ругать Сашу за вандализм, Клим с Конго, сочли нецелесообразным и Несправедливым. Заслуженный Артист Во всех коллективах, в которых бы Клим не работал, всегда было что-то общее. В больнице, например, у всех были птичьи фамилии. Гусев, зав отделением - Воронов, Бакланов был, операционная сестра Рябова. А облицовочная бригада, была объединена меломанской идеей. Не исключением был и Ебанутый Саша. Музыкальные вкусы близнецов были вне критики, а Сашины вызывали некоторую настороженность. Он был поклонником американского певца Бонжови. И, если братья имели в своем арсенале всю дискографию любимых исполнителей, то у Саши была только одна кассета. Братья как–то пытались обратить его в свою веру, но после истории с Заслуженным Артистом, сочли это занятие бесполезным и несправедливым. К тому же на собрании бригады все пришли к выводу, что скорость Сашиной облицовки находится в линейной зависимости от количества, прослушанных за день, Бонжови. Заслуженный Артист, прославившийся в советскую эпоху военными и патриотическими песнями, оставил эстраду и занялся более прибыльным бизнесом. О нем потихоньку стали забывать, и его песни, теперь, редко звучали в эфире. Человеком он оказался неплохим, манией величия не страдал, хотя и очень любил слушать песни в своем исполнении. Работа требовала оперативности, и поэтому на объект опрометчиво выдвинули Сашу. В лицо, Саша исполнителя не знал, потому что вырос в семье без телевизора. А когда купил телевизор сам, Заслуженного Артиста в нем уже не было. Заслуженный Артист, сразу, был очень удивлен тому, что Саша не просит у него автограф. Тогда он стал включать свои песни, с каждым днем увеличивая громкость, и даже повесил на стенку плакат со своим изображением. Реакции не было никакой, кроме усиливающихся из ванной ответных воплей американца Бонжови. Раздосадованный артист, чуть было не ушедший в запой от такой наглости, даже купил новые колонки JBL огромной мощности. Он даже расшифроваться хотел. Но так и не довелось. Работа, вскоре, была закончена. Саша собрал инструмент, получил от Заслуженного Артиста деньги и, пожав на прощание руку, сказал, что все было бы прекрасно, если б не этот мудак в магнитофоне хозяина. Залуженный Артист обозвал Сашу долбоёбом, выпил стакан водки, и два раза послал нахуй. Бонжови был послан туда же. Потом он выставил Сашу за дверь и заперся на все замки. Саша позвонил, чтобы прояснить беспричинное буйство хозяина. Но ответом ему был только звук, работающих на полную мощность, новых колонок, разносивших по лестничной клетке песни Заслуженного Артиста. С критикой в свой адрес, Саша, еще как-то мог смириться, но, за несправедливо оскорбленного Бонжови, полагалось мстить. Чуть отговорили его тогда. Бандиты и Менты В гостях у ментов побывали почти все члены бригады. С начальником районной уголовки, Рюмкиным, Клим познакомился, когда ремонтировал квартиры в одиночку. Вернее, он его помнил, по госпиталю МВД, где в одно время работал. Рюмкин лечился там от пули, возле позвоночника. Подружились они позже. Вернее не подружились, а познакомились. Потому что дружить с ментами нельзя. Даже если ты сам мент. Взяли Клима на улице. Сунули в лицо удостоверение и попросили проехать. Причиной бралова послужила кража десяти тысяч американских денег из квартиры Худой Бляди. Ремонт был закончен две недели назад, и сейчас, менты отрабатывали все связи потерпевшей. Опера, намазали ладони и пальцы подозреваемого черной краской и откатали их на бумагу. Клим сказал, что его пальцы можно обнаружить только в ванной комнате, на входной двери и на электрочайнике Сименс. А еще, если менты постараются, то могут снять отпечатки его ботинок с жирного хозяйкиного кота. Кота Клим пиздил за то, что тот постоянно срал в новую ванну. Другого места, наверно, не знал. Худая Блядь дома бывала редко, и убирать за котом приходилось ему. По дороге в туалет, куда Клима повели мыть руки, встретился Рюмкин. Он объяснил своим операм, что они не по делу задержали, этого законопослушного гражданина. Рассказал им про пулю возле позвоночника, и пообещал Климу вынуть из ментовского компьютера его отпечатки пальцев. Если, конечно, они не совпадут с обнаруженными на тайнике. Клима отпустили, а злодеев так тогда и не нашли. Второй раз Клим был повязан в своей квартире в пять утра. Он, спросонья, даже документы у пришельцев не спросил. Ему были предъявлены для опознания две фотографии какого-то мудака и ксерокопия куска сметы. Ментов интересовал адрес, по которому производились работы. Адрес был благоразумно оторван умным злодеем и Клима, очень попросили его вспомнить. Менты показали две фотографии злоумышленника, на одной из которых, он был изображен в обнимку с крупным хищником семейства кошачьих, в цирке, а на второй размахивал флагом на митинге в защиту КПСС. Злодей, в заказчиках Климентия не числился. Он их всех в лицо помнил. Казенные люди, очень просили, хоть что-нибудь вспомнить о квартире, указанной в смете. Они, даже, посвятили Клима в суть дела. Оказалось, что злодей украл, во время совместной пьянки, ментовский ствол и скрылся не известно куда. Менты оставили ксерокопию сметы, свою визитку, и очень попросили его позвонить, если Клим чего вспомнит. Семью программиста, Клим, вспомнил через пару дней. Сдавать ее, он не стал по многим причинам. Люди они были замечательные, красавица жена кормила его вкусными бутербродами, детишки помогали таскать цемент на восьмой этаж, когда сломался лифт, и рассчитались по совести. А менты пусть сами свою работу делают. Нечего людей будить в пять утра. А как смета попала к злодею – было не суть важно. Больше всего от ментов пострадал Саша Ебанутый. Вернее, сначала он серьезно пострадал от бандитов. Весь трясущийся он пришел в офис с початой бутылкой водки и рассказал, что пару часов назад его чуть не убили люди в масках. А самое обидное, что они забрали у него любимую отвертку. Саша устанавливал под музыку Бонжови новый унитаз, а хозяйка квартиры готовила на кухне пищу. Раздался звонок в дверь. Хозяйка открыла. Потом послышался какой-то грохот, звук падающего тела, на который Саша и вышел из туалета. Ко лбу ему приставили пистолет с глушителем, поинтересовались кто он такой, забрали любимую отвертку, и приковали вместе с хозяйкой к батарее. Через два часа пришел хозяин, потом следственная группа, во главе с Рюмкиным, и через некоторое время Сашу отпустили. Он настолько заебал ментов просьбой побыстрей найти его отвертку, что они даже помогли ему установить унитаз и подвезли на воронке к ближайшему гастроному. Лишь бы поскорей от него избавиться. Хорошо, что хоть Бонжови не украли. На следующий день Саша явился в кабинет Рюмкина, и принес свою фотографию, где он был изображен с отверткой в руке. Фотография начальнику уголовки очень понравилась и он повесил ее на стенку, рядом с портретом Мао. Портрет Мао, Рюмкину китайские опера подарили, когда опытом обмениваться приезжали. А Саша был очень похож на Александра Баширова - любимого артиста подполковника. Вот он его и повесил, чтобы знакомством перед друзьями и злодеями хвастаться. Как ни странно, банду Рюмкин обезвредил через два дня. Среди части похищенного нашлась и Сашина отвертка. И хорошо, что нашлась. А то Саша опять бы в дурку попал, из-за тяжелой утраты. Однажды в три часа ночи раздался тревожный звонок. Взволнованный Саша поинтересовался, нет ли у Клима трех патронов к маленькому автомату Калашникова. Клим, послал его куда следует, оставив разбор вопроса до утра. Оказалось, накануне Саша купил новую Ниву. Обмыть машину он пригласил, проживающих по соседству Конго и Джулию. Джулии повезло, она готовилась к аборту и на смотрины не пришла. Конго подсел на пассажирское сидение, захлопнул дверь, и уже приготовился слушать Сашину лекцию о достижениях отечественного автопрома, как рядом остановился уазик ППС. Менты открыли окошко, чтобы что -то спросить, а Саша завел Ниву и ушел в побег. Не долго думая, глупые сержанты догнали и остановили Сашу с помощью свинца. Две пули улетели, как положено, в небо, а третья - в колесо. Потом сержанты долго глумились дубинами над обоссавшим коленки Конго, и чего-то талдычащим про Несправедливость Сашей. Они покидали друзей в воронок и повезли в опорный пункт разбираться. Все было предельно просто. Менты хотели уточнить какой-то адрес, а Саша, выпивший перед этим стакан портвейна, решил, что его заставят дуть в трубку. Сошлись на том, что Саша облицовывает главному сержанту туалет и ищет до утра, патроны к автомату. Конго ничего не должен. Ему и так досталось. Менты забрали у Саши маленький Калаш, который он хотел унести с собой, и пинками выгнали на улицу. К утру патроны сержанты сами нашли, увеличив Сашин долг еще на один туалет. Эпилог Все, рано или поздно, заканчивается. Братья нашли более выгодное место. На их место пришли другие. Платная медицина набирала обороты, предоставив возможность Климентию заниматься любимым делом. Саша опять попал в больницу. Конго остался на хозяйстве. Последний раз бригада в полном составе собралась на похоронах Джулии. Она разбилась на кольцевой дороге, на новеньком БМВ, который подарил ей Марат Васильевич. В день, своего тридцатипятилетия. Случилось это в шестнадцать ноль-ноль. Ровно во столько - во сколько, родила её мать.

Уже вчера где-то прочитал, что начали "опись имущества церквей". Так что мочило будет. Но "власть" будет наготове "противостоять путлеровскому отродью".

«ТОПЧИ ПЛАНЕТУ» А-др Грог Рок – большое слово, бывает, что вбирает в себя если не всю жизнь, то ее окончание... Маленький коренастый человек, в разные годы носящий разные прозвища, с весьма звучной и обещающей личной фамилией – Неробеев – сутуловатый, будто нахохлившийся, чем-то напоминает старого битого воробья. Сейчас особо напоминает, поскольку сидит в клетке. Клетка деревянная, тесная, стоит на вкопанных столбиках. Над клеткой, на длинных, хилых, кривых жердях растянуто нечто вроде тента. Но до полудня сооружение это защищает только часть клетки, и сейчас Неробеев жмется к той стороне, что в тени… Клетка поскрипывает при движении. Если изнутри посильнее плечами нажать, пожалуй, можно и выбраться, но… нельзя. Привалившись к одному из столбов, скучает автоматчик – черный до синевы, редкими островками кучеряшек на голове (вероятно, перенес одну из кожных болезней). Глаза его постоянно скошены на сидящего внутри, ловят каждое движение. Неробеев сидит в деревянной клетке. Клетка стоит на столбиках. Столбики вкопаны в африканскую землю. Вот, в общем-то и все… для ПРОЛОГА. Продать оружие не просто – все, что крупнее автомата, требует наглядной рекламы. Посредник говорит: - Вы тут повоюйте-ка месяца два-три – докажите этим черным, что лучше нашего изделия (а ля - два икса серии три икса) ничего на свете нет, да и быть не может, а я… Я уж не обижу! Сейчас оформляться много проще стало – паспорт какой-нибудь третьей страны, буклеты, да бумаги поидиотскей, типа: «Литовский специалист-мастер по синему хлопку» или «Эстонский инженер-комбайнер по уборке круглых сортов риса». Со скуки, бывает, интересуются – где это? да на каком языке лопочите? – тогда ткнешь в карту где-то у Гренландии, заложишь что-нибудь трехэтажное… - О! – говорят. – Очень выразительный язык! Иногда из уважения вызубрят несколько фраз (из тех, что звучат повесомей). На этом континенте они особо значимо звучат – из уст-то иссиня-черных, чьи предки, будучи детьми, когда-то играли в лучшей песочнице мира – Сахаре... Но это – лирика... «Янка! Янка! Мет гранату! Капсюля нема! Мет! Мет! Варбут еб-ет!» Со своим уставом, да в чужой монастырь… Неробеев сидит в клетке – голова наружу, что гриб. Отплевывается от мух, думает. Пот жжет щеки. Две недели не брился, а тут обскоблился – как знал... Вот и не верь после этого приметам. На трупе тоже волосы растут. Немец два раза на дню брился… пока живой был. А как оформляли «грузом», за два дня оброс. И видом сразу стал попроще, не такой строгий, отстраненный – почти на нас похож. Хотя и говорил он про себя, что не немец, а австрияк – никто так и не понял разницы. Уже года три, как планеты не топчет «топтун потомственный» - говорил, что еще дед его, да дядья у нас топтали, да где-то там и «утопталися». Все сам мечтал съездить - расспрашивал про немецкие кладбища… Сидит Неробеев в клетке, думает – как это его угораздило? Дело простое, даже привычное – Африка. Пара учеников, местный наблюдатель, к которому привык, как к собственной тени, - поэффективней долбануть головную, зная, что то же самое в хвосте проделает напарник. Тактика древняя и зря говорят, что у «духов» переняли. Наблюдатель обыкновенно лишь до второго серьезного дела, а этот словно прилип. Хотя всякий раз почти одно и то же - долбануть, услышать, что и сзади подсуетились, потом назад откатиться, прилечь и грызть соломинку – свою работу закончил… Скучно. Сопровождение колонны (кто умней, да опытней) как макаки пуганые, сразу в сельву. Им только пару очередей поверху, чтобы определились – куда. Сильно поверху, даже брезент стараются не портить - в хозяйстве все сгодится. Невезунчики в головной догорают… Замыкающего можно и не долбать – дорога почти тропа, узкая и кривая, не развернешься, а задом сдавать – это каким водилой надо быть? – одним на тыщу! Но напарник заднего завсегда долбает – раньше, говорит, уедем отсюда... Ну и ладно, долбанул и долбанул – так эффективней. Разнообразием обыкновенно не тешили ни себя, ни их. На дороге ствол дерева уронить, термитом изъеденный, дождаться, как передняя (обычно джип) притормозит, потом желательно вложить красиво, пописанному – аккурат под движок. Черные, то ли ленту-выхлоп успевают заметить, то ли уже особый инстинкт у них уже выработался, но не впервой замечал - едва только планку курка… а уже во все стороны сыпанули, разлетелись, что те самые утки на охоте. Кроме шофера, тому сильно руль мешает. Как притормозит перед препятствием, так уже с мест привстают, готовясь соскочить, по сторонам зыркают – опытное охранение. И выглядывают не столь – откуда, как – куда? Враз прыскают вниз по склону. Кто опытный - тот сразу деру. Хочешь груз взять? Не обкладывай – дай обслуге уйти. Хочешь головы собрать? Мочи всех в лощине – сверху вниз. На склоне своих повыше ставишь, а тем простору вниз скатываться. Обратно уже не полезут – не было случая, чтобы возвращались – курочь гуманитарку. А что тут еще взять? Гуманитариев много – каждый хочет застолбить себе местечко на будущее. Мы тоже в некотором смысле гуманитарии – только товар иной. Если в ответ палят, то только новички, да со страху. Залезет какой-такой в щель, ствол едва наружу и саднит абы куда… Старожил же отстреляется, когда внизу будет – ствол загарить, чтобы маслом не пах. Еще и боезапас прикапает где-нибудь «про черный день», потом пихнет на рынке. С новичками всегда сложнее. Напугал – выковыривай… Уже и орут ему, чтобы уматывал. Боится. Тогда либо в несколько стволов разом (с углов), либо один палит, второй подходит. Как возьмут, так, первым делом, ногами поутюжат – злость сорвут, а далее… Далее по настроению. Могут и отпустить, если не зацепил кого, только разденут догола… «Голым в Африку пущу!» Это уже Начштаба любил поорать на тех, кто не слишком усердствовал в зимних КШУ. (Когда, между прочим, за минус 40 переваливало…) Зимний разведвыход – 45 суток отдай, не шути. Летний – уже три месяца по болотам, да меж озер – ищи, долбай дюралевые «Першинги» и «Лансы» в натуральную их величину. «Квадрат четырнадцать-А-семнадцать – время 38 часов – время пошло!..» А в квадратике-то километров – не перетопчешь, еще до квадратика топать и топать вкруг озер, да болот… а конкурентам вводная – засады ставить. Почему сейчас «детство» вспоминается? Сильно это тебе пригодилось – ямы в снегу копать, лапником обкладывать, чтобы отоспаться? Костерок в середке, дежурный, чтобы от огня спящих оттаскивать. Ползут во сне прямо в пламя, черти копченые! Сейчас бы Неробеев в сугроб заполз – даже головы наружу не высунул… По малому ему уже не хочется – перетерпелось – к полудню остатки через кожу выйдут. Снизу отчетливо пованивает, не один здесь обделался, пока сидел. - Топчи планету! – орал покойный старлей - командир самого шального отделения дивизионки. Или тогда он еще не был старлеем? Позже стал, когда разведроту принял? Только в разведке такое бывает, чтобы на должности комроты – капитанской должности - лейтенант. Что в 79 (где-то на югах) заваруха начнется, знали годика этак за полтора. Недаром же все «дивизионные» поближе к границам стали проводить – под Кировобадом, Ферганская долина… успевай только колючки из куполов выбирать. Спорили лишь по поводу – Пакистан или Афганистан? Больше склонялись на Пакистан – сильно там…короче, были кое-какие непонятки. Что получилось – известно. Тогда же сомнений не было. По лесам готовились топтаться, по сельве, на худой конец, либо тропикам (это уже совсем романтики!), но получилась бестолковка – ноги трудить по склонам. Топчи камни! Кто выше, тот диктует. Но все «диктующие» не займешь. А по ночи и не удержишь. Велено пока только дороги держать и города покрупнее. Караваны проверять пуштунские. А как их проверять, если первым делом они стреляют? Вот и с пуштунами поссорились… Как чины приедут, подъемные получат, где потратить? Парочкой БТР улицу Зеленую с двух концов перегородишь – тарьтесь ребятки! Топчи планету от лавки до лавки! Потопчат… Потом еще и «боевые» для них организуешь – стрельнут в гору – в штабе медальку, а то орденок по наградному получат и… домой. Дети генералов должный учиться только на генералов. Хотя бывали и исключения, но те больше из старой закваски… Новый указ – хороших «духов» учить. Тех учить, кто сегодня за нас. Понимаешь, что на свою голову учишь, но… учишь хорошо. А по другому просто и не умеешь. Начнешь учить – запишут в вечные педагоги – так и будет лепиться бумажка за бумажкой в личное дело – одна к одной. И страны лепиться бесконечной лентой. Миссионеры от войны… Сидит Неробеев в клетке. Размышляет… Посредник – сволочь! – недаром в глаза избегал смотреть, когда говорил, что за два месяца управимся. Седьмой месяц торим, уже и конкуренты засуетились – поляна-то не проработана! Вот и хохол-пробник сунулся… Дурень он! Потому - дурак, что один полез, без страховки, а напролом в этом деле нельзя. Вечноголодные эти ребятки с Окраины, азартные, сейчас их везде можно встретить, то в легионеры бегут, то из легионеров – вольные хлеба ищут. Теперь вот и здесь стали светиться. Неужто еще не все склады у себя опустошили? - Москаль! – говорил… Да так говорил, словно обидеть хотел. Смешно... Любой средь нас москвичей - как бы это помягче? - недопонимает. Москва – город чужаков. С хохлом (пока его черные в оборот не взяли) успели наболтаться. И все больше по душам. Каждый о своем понимании мира. Сошлись, что евреи виноваты. Они и в Отечественную, мол, в Ташкенте оборону держали (дед так говорил), теперь в Москве оборону держат – не сковырнешь. Про то, что Посредник – еврей, не упоминали. Неробеев на все сто уверен был, что у хохла тоже - еврей, и вряд ли он про то знает, а узнает – не поверит. Хорошо поболтали… Москалей крыли и тех… вторых. Еще чуток и друг дружку бы перевербовали… Посредник, кстати, даже в Израиль возил – про какие-то свои дела. Там впервые нырнул в Средиземноморье – ох и тепла лужа! – не понимал только, как можно так мусорить. Нажрали на пляже, и все под ноги, хотя и баки рядом стоят. К вечеру вся полоса, что ковер дурного художника, еще и под ветерком шевелится. Утром – чудно! – все чисто. С одним убощиком разговорил – доцент оказался. Заплыл далеко, нырнул – мама моя! – все дно в том же дерьме. Весь город, что ли, свое г… сплавляет? Больше в море не лазил – ну их всех… к Аллаху! По старой памяти к посольству штатовскому пригляделся - подходы наметил. Оно на пляж своей парадкой выходит – бетонные блоки на входе, чтоб грузовичок с взрывчаткой не разогнать, шинодеры подъемные… На пляже, напротив, ихние качки занимаются. Пристроился. Не удержался - показал им кое-что на параллельных, да на перекладине – те рты поразевали, потом парашютик заметили на плече наколотый, один даже не поленился за фотоаппаратом сбегал, мол, давай-ка сфотаемся на память. Не-а! Шутишь, что ли? И так уже годовую меру глупости превысил. Пришлось набрехать, чтоб завтра ждали с приятелями – перчатки готовили – постебаться. Ушел от греха, ругаясь последними словами - засветился перед «условным»! Когда-то – условным… Парашютик был наколот «по молодости», но не с тремя, как у многих, а двумя буковками: «РР». Потом, уже в Гонконге – там хорошие специалисты – договорился, свели напрочь. Кожа осталась гладкая, как после ожога. Все уговаривали ихнее наколоть в цвете – глаза разбегались на драконов. Удержался. Только от одной глупости избавился, зачем вторую творить, с места не сходя? Так и не спросил у Хохла – где его детство прошло? Может тоже парашютик был… Как знать?. У черных что ли спросить – куда кожу дели? Зря он про Москву рану разбередил. Сколько лет того асфальта не топтал. Раз, от пересадки до пересадки, из какого-то любопытства попросил таксиста по центру покатать. Только зубами скрипел от надписей чужих. Так захотелось с калашом от Белорусского до Красной … и по витринам, по витринам!.. А хохлы… Они, наверное, те же русские, только заблудились еще больше… Или наоборот? Смешной он... Рассказывал, что мешок местных денег собрал, чтобы обменять в здешней столице – курам на смех! – по курсу пара сот зеленых получилась бы. Стоило потеть? У него кожу даже с головы сняли – не поленились. Конкурирующая фирма, думаете? – черта с два! Проба сил местных. Простить такое нельзя – им только позволь безнаказанно белых резать – сразу с катушек сойдут. Потому-то и сидит сейчас Неробеев в клетке. За то сидит, что решил не позволить... Давно ушел период, когда впаяли местным знание – державных не трожь! Раз рабочих спецов взяли, выкуп стали требовать за головы – обещали кусками присылать. Так наши первые подсуетились – палец старейшины переслали, в коробочке. Рабочих вернули с подарками и извинениями. Лет двадцать после того не беспокоились. Сейчас все переменилось. Если уж и сами путаемся – кто за кого, да с каким интересом, то черноголовые и подавно. Год от года смелеют… до наглости. Слишком много торговцев у полян топчется. Нет теперь у Неробеева парашютика на плече – памяти об армейском «детстве» - вывел в Гонконге. Неробеев стал вспоминать про Гонконг... Много имен имел (паспортные не в счет). Именами считал те, которые получал по «делам» или закреплялись вследствие дел. Первое, детдомовское – Шатун. Потом – Лось, Фиксаж (эти уже армейские). Были и другие. Китайцы дали сложное, не произнесешь, а в переводе получается как «Камень, выпущенный из пращи». Неробеев «полтора метра с кепкой», китайцы, к примеру, почти такие же, но три китайца вместе сложи, спрессуй тщательно – один Неробеев получится. Не бугрист, без животика – одни жилы. Правда, руки у него… у иного ноги такие, как у Неробеева руки. А ноги у Неробеева некрасивые, по молодости много горевал из-за своих ног – кривоваты. И зело волосатые. Сам он тоже… порядком, но ноги – это нечто. Еще и косолапил, когда ходил – след Неробеева всякий узнает – сильно на внешнюю сторону опирается, подошвы обуви постоянно на одну сторону стерты. При всем этом, бегать он любил. Особенно по лесу – по пересеченной. Что еще? Брюки на пляжах снимать не любил. Ну, это понятно…А так практически без комплексов. Или вот еще странность – водку терпеть не мог, и к пиву равнодушен. Вино – это да. Но тоже – если только красное. В винах толк понимал. И в мясе. Мяса ел много… У китайцев все мясо – мясо. Даже от насекомых умудряются филе нарезать. Посредник тогда странную задачу поставил – никогда таких не было – сходить по определенному адресу в гости. И все. Причем, даже не встретился с ними, все через телефон, по голосу понять – то ли расстроен очень, то ли напуган – слишком многословен и слова пустые, едва не извиняется, совсем на себя не похож. Неробеев сидит в клетке – головой наружу… Хорошо, навес поверху, иначе б в сутки подох. Долго разбираются… Напарник вдалеке прошел, глазом покосил, кивнул легонько. Не поймешь, что хотел сказать. Наверное, прибодрить. Маячить ему нельзя. Будешь маячить – рядом сядешь. За ним сейчас глаз вдвое. И только в книжке какой-нибудь напарник попытается отбить. Даже если Неробеева на куски начнут резать, ему только стоять, смотреть, да бога молить, чтобы про него самого не вспомнили. Кровь дело заводное, а здесь каждый второй шаман и от нее дуреет. Такое вот кино… ТОПЧИ ПЛАНЕТУ Неробеев задремал, и во сне ему пригрезилось, что все живы. И однорукий дед Миша - заядлый рыбак - его можно было узнать издали по одному тому, что штаны всегда светились серебром – рыбину с крючка он снимал, зажав ее промеж ног. Баба Стеша вечно ругалась за портки, и за то, что дед воровал и портил у нее бельевые прищепки. Прищепки те он срезал наискосок для удобства, чтобы, зажав в ней крючок, ловчей было насадить одной рукой червя. Эти прищепки находили в самых неожиданных местах – галки их, что ли, растаскивали? По субботам безногий киномеханик привозил кино, чередуя «Фантомаса» с «Александром Невским». Мальчишки его побаивались. Мог не принять даже собранные копейки на билет. Помогали сгрузить аппарат и пару бобин с фильмом. Аппарат самый старший, под командами киномеханика, устанавливал в дощатой будке – пристройке к клубу. Спрашивал – есть ли электричество. Переключать должны были на дойке. Терпеливо ждали, когда дадут на клуб, но там иногда забывали. Приходилось тянуть жребий, и кому-нибудь бежать, трусить по тропе, срезающей луговой клин у озера… К чему вспомнилось-то? Киномеханик! Тоже, поди, потоптал планету. Ноги киномеханика остались под Прагой 10 мая 45 года, уже после подписания, и за это ему было особо обидно – озлился. Ни разу не видели, чтобы он улыбался. С мальцов и пенсионеров по 5-10 копеек, остальные 20. Расторговавшись, он запирал всех в клубе и, крикнув, чтоб не курили, на негнущихся ковылял в дощатую пристройку. Эти минуты, пока дотопает, были особо томительны. Курили все равно, лампа рассекала облака и, если поднять голову, было видно, что в дыму шевелятся тени… После всегда танцы и дрались – разбивали носы, рвали рубашки. Новские объедились с Копнинскими и шли против Лешенских. Лешенских было много – плодовитая деревня, если им еще и Вороньковские подходили в подмогу, приходилось жарко. Тех, кто пострадал, растаскивали девицы – утешать. Правила соблюдались – лежащих не трогали, нос разбит – рубаха в крови – тоже отваливай в сторону, никто с тобой сцепляться не будет. А будешь заводиться, сообща сгребут и в лужу бросят. Лужа возле клуба знатная – никогда не просыхала – от нее дорога ползла в гору и со всего уклона стекало. Много кто в той луже перебывал. Это было время гроз, радуг, молний. Молнии били в песок - будто стволы серебряных деревьев пытались укорениться. Вгрызались с бешенной грохочущей силой, да так, что глазу виделось, будто косые щепки отлетают – тоже серебряные! Подбегали смотреть - оплавился песок или нет? Не найти места. Дождь что ли замывал? Серебряные стволы ударялись и рассыпались уж совсем рядом, буквально в десятке шагов, но ребятишек, что выбегали пощупать – тепло ли место, где вгрызалась молния? – не трогали… Аппарат был один узкопленочный – 16 мм, а фильма две, иногда и три бобины. В середине картины киномеханик останавливал аппарат - перезаряжать. Если свет не включали, слышно было, как парни лезут обжиматься. Иной раз и звук плюхи, если слишком уж нахальничал. И сразу же - «по поводу» - много веселых комментариев со всех сторон. Бывало, не ладилось со звуком, но фильм все равно смотрели – копеек назад никто не требовал. Самый языкастый (обычно Гришка с Вороньково) как бы дублировал на разные голоса. Иногда увлекался. Особо на «Александре Невском» (когда заваруха шла у кораблей) и, читый - не читый, а все равно переходил на матюги. «Хенде-хох, курва мать!» – так и сыпалось с него. Но монолог Невского: «Кто с мечем к нам придет…», читал торжественно, хотя и там вставлял много отсебятины – было и про космос, и про водородную бомбу… В Середеево и автобус с большака сворачивал. Деревня знатная – четыре десятков домов, а один (совхозный) даже каменный на два подъезда и в три этажа. Деду Мише не сиделось на одном месте, хотя работник был хороший. Не удержать его было ни бумагами, ни уговорами… Как инвалида войны, льготника, прикрепить к одному месту не могли. Очень любил поутру, как только светало, вываживать язей на стрекозу. Стрекоз – обычно пару штук, ему налавливали с вечера. На сачок была пущена старая занавеска с окна. Тем же сачком на броду ловили вьюнов, а потом уговаривали бабу зажарить в масле. Баба Стеша все не могла забыть какие здесь ярмарки раньше были. Дед Миша был неродной. Родной погиб в 42, как погиб никто не знал. И было ему тогда 20… с небольшим. «Странно, - думал Неробеев, - вдвое младше меня…» Баба слегла – свезли в больницу – обратно привезли уже в гробу. В деревне говорили – врачи зарезали. А дед Миша «сгорел» в два месяца – как запил, так и сгорел… Из деддома выбор невелик – ПТУ, либо колония. ДЕТДОМ На весь детдом только четверо родителей не имели. Один из них – Неробеев. В основном же – ЛРП – лишение родительских прав, либо родители в тюрьме, реже отказ от воспитания, а была еще такая странная статья – «родители не справляются». Те, кто был с такой статьей, ходили гоголями. Уже тогда его Шатуном прозвали. Как пригреет – исчезал. Топтать бы ему зону, если бы не Артист. Новый учитель физкультуры – бывший цирковой артист подрабатывал к пенсии - все рассказывал про страны, в которых побывал. Думали заливает, но пришлось в его квартирке побывать – маски на стенках страшенные (говорил, что из Индии), еще была дюралевая башня французская и фотография в рамке – учитель в обнимку с самим Никулиным. Тут, хочешь, не хочешь, поверишь – топтал планету. Спортзала раньше не было – либо на улице занимались, либо, когда дождь, в длиннющем коридоре – какая-нибудь из училок командовала нуднейше – «ноги на ширине… руки в стороны… приседаем…» Артисту отдали самый большой из классов. Шкафы, парты вынесли, стало просторно – даже сами удивились насколько просторно. Во дворе под его командой закопали покрышек разных – больших и мелких – прыгать с одной на другую, да друг дружку спихивать. У Артиста (так его прозвали) «плыл» позвоночник – часто ложился на доски пола, скрипел зубами, покрывался крупным потом, потом вставал – глаза кровавые – давал всем «разгона». Прыгали до судорог, вестибулярку накручивали до одури. Поутру так крепатурило – по лестнице не сойти! Все выдумывал новые тренажеры. В кочегарке (детдом имел собственную котельную) уламывал сварщика приварить «ту штуковину к этой». Постепенно класс оброс всякими хитрыми приспособлениями. Хорошо, школа была старого образца – сталинская – потолки высокие. Колесо в стене – встанешь внутри врастопырку, руками ногами упрешься, и крутишься через голову бессчетно. Шесты труб от пола до потолка – все разной толщины – лазай, да не просто, а по хитрому – показывал – «обезьяний лаз» называется. Неробеев таким же образом и на фонарные столбы влетал – быстро, чуть ли не забегая – девчонки визжали, глаза круглили с уважения… Потом и на пальмы лазал, но это уже много позже, когда сам начал планету топтать. ДОССААФ Побродить ходил уже только по ночам. Любил, когда тихо, пусто на улицах. Почти как в бору. Того гляди, лось выйдет. Как-то утром, часа в четыре, увидел, что машину бортовую грузят брезентом крученым и рюкзаками какими-то диковинными. Туристы? Рот разинул. Никогда не видел, чтобы взрослые такими молодыми были – по щенячьи восторженными. Заметили. Давай, парень, прокатимся! Что ж, за язык вас никто не тянул. Белкой запрыгнул через борт – уселся в группировку, чтоб не таким заметным быть. Сообразил, что эти-то просто дурачатся, а старший придет – заметит – точно сгонит. Съездил – понял, что умрет, если таким же не станет. Обратно приехали, все пытался полезным буть, незаменимым – сумками с куполами обвешался, попер наверх, на четвертый этаж – в класс парашютный. Смеялись с него, в кресло специальное посадили – покрутили… - Ну-ка, пройдись! Прошелся. Удивились. - Ну-ка, еще разок! Долго крутили… - Смотри на палец! Ну и что? Палец, как палец. - М-да… Веселые. Парашютисты, одним словом. Сказать бы, что на гражданке напрыгаться успел вволю, но соврешь. Вволю никогда не было – особо вначале. Прыгнул – сгребай все в охапку – неси, укладывай на брезентовом столе. (Чудные! Длинный кусок брезента на траве лежит, а велено столом его называть.) Неробеев пока после прыжка к месту дотопает, пока свой купол разложит, кромку налистает, да со стропами разберется (особенно со зловредной 24-ой, которая все время норовила оказаться не там где надо), пока специальной вилкой по кармашкам их распихает, да чтоб торчали, не больше не меньше, а сколько положено, трубу купола начнет запихивать в рюкзак, вправо влево подбивая… Все уже по два, а то и три прыжка успевают сделать. Тут и отбой пилотам – время вышло. ПРИЗЫВ Со своим первым разрядом до спортроты не дотянул – там КМСы, а то и Мастера. На карантине (в учебном центре) какой-то сержант заметил, что сальто крутит, спросил с какого «барака» - они длиннющие, и все как близнецы, номера знать не будешь, заблудишься – да еще фамилию спросил, а вечером (только отбой объявили) с каким-то сухеньким майором заявился. Забрали с собой, к незнакомому корпусу привели… - Там, - говорят, - в умывальнике один больной на голову. Мы его, значит, сзади шуганем, от окон, а ты в двери заходи и, смотри, не выпускай. Вот тебе стропа – если буйный – свяжешь. Неробеев зашел… Больных на голову оказалось почему-то двое. Стропы едва хватило. Пока вязал, нос разбили, ворот порвали. Он им тоже изрядно физиономии засинил. Еще ихние же гимнастерки на головы опрокинул, да замотал – вспомнил, что в деревне коням тоже тряпку на голову, когда те паникуют, буйствуют. Этим уже боле от того, что матерились сильно. Не любил Неробеев, когда матерятся без смыслу, да причины. Майор начальником разведки оказался. А больные на голову, не совсем уж больные – это разведчики РДОшников «уговорили» - проверку устроили. Сами не подставились. Потом и Неробеев такие проверки «ставил», по собственным сценариям. Квартировались в Белоруссии – женщины, особенно старушки сердобольные, как увидят где солдатика, сразу ему что-то тащат. Горсть ли конфет, хлеба с салом, банку молока… Память родовая – каждый четвертый с последней войны в земле. Тогда вот Неробеев впервые и задумался – сколько так и неродившихся планеты не топчут? Детство в разведроте – это каждому делу затычка. Соседи ли собственные КШУ, либо полковые проводят – всем разведротам вводные: «дружим - не дружим» и… На хвост! Но в дивизионку, в отличие от полковой разведки, брали уже самых ошалелых – по способностям. Каждый второй – снайпер, каждый первый… хм! - в ином деле умелец. А как выводили на плац – не смотрелись. Очень уж разношерстные, что ли? Не было единого мерила. Коротышки, которым кирпичи в ранцы пихали, для весу, когда время парашютов приходило (это чтоб не унесло в занебесье ветерком), двухметровые лоси (опять-таки забота – превышение веса на купол) – эти счастливцы – основную амуницию за них «до земли» другие таскали… За особые прыжки приплачивали особо. Неробеев сидит в клетке. Думает. Как там у Толстого? «Графиня находилась в состоянии потребности занять себя умственной работой…» Мысли все чаще на воду перескакивают. Кто бывал в Африке, не туристом, а по «делу», тот особо оценит такое понятие как ПРОЗРАЧНАЯ ВОДА. То, что часто грезится в полудреме. Но прозрачного звездного неба там с избытком… даже слишком. «Чужие здесь не ходят…» – пара вопросов – где детство прошло? Откуда начинал? Про последние года много можно пудрить – у самих бумаг полные карманы – ты про «детство» расскажи! Самое обычно простое «детство», не затейливое – как у многих. - 357-ой – Боровуха, потом Кабул. РР. - А кто у вас начальником разведки был до ввода в…, прости запятовал? - Капитан К… - А ротным? - Дудко, но тот уже в Афгане. - Ты «Березину-78» помнишь? У вас там, в «РР», вроде как сцепка была – стропы руками рвали – кто убился? - Это взводный с одним ефрейтором три купола собрали – легко отделались, а холодный в тот день не у нас – у связистов был… Есть смысл бумаги спрашивать? Про Кабул многие, что знают – даже книжки написаны – чужак на мелочевке осыпится в труху. На детстве! Хотя, настоящих чужаков Неробеев сам лично и не встречал, но, слышал, что «у соседей» был один… недолго. Чужие здесь не ходят – у конкурентов своя «поляна»... Два месяца от посредника ни гу-гу… Сидит Неробеев в клетке. Клетка тесная – только сидеть можно. Зулусам в этой клетке должно быть хуже – длинны, черти! Но и чванливы – что не по нем – уйдет в себя, как отгородится. Сидит Неробеев, то ли жизнь вспоминает, то ли понять хочет, как так получилось, что он гвардии майор запаса, орденоносец атомной державы, на пятом десятке жизни в клетке оказался… у африканцев… Доблесть часто ограничивается хорошим знанием предмета. Дальше, чем следует, чем знаешь, не лезь. А знай только дело, которое следует исполнить по возможности точно, не затягивая. Каким образом будет обделано все остальное, лучше не знать по возможности дольше. Крепче будешь спать. Потому как, тогда уж точно сомневаться начнешь. Что бы ты не делал, все одно получится не так, как планировалось. А геройство – это либо из собственного просчета, либо ошибок тех, кто «над», кто «сверху» и пытается прикрыть исполнителями прорехи собственного плана. Бывает еще фатальное невезенье, и тут уже все одно! Назад хуже, чем вперед. Вперед хуже, чем назад. Сиди на месте – будет либо то же самое, либо еще хуже. Рок, одним словом. Так уж получилось… Так уж получилось, что предназначено было Неробееву планету топтать. Рок сильно большое слово… бывает, что вбирает в себя если не всю жизнь, то ее окончание. Топчи планету! – орал Старлей – командир самого шального отделения дивизионки. Орал, когда ступню оторвало, а поверх колена вторую раздробило. Топчи планету! Пришли бы вертушки раньше, может, и потоптал бы… как тот киномеханик. ДОМ Неробеев много где побывал, но если «окно» сразу ДОМОЙ. Палатку ли поставит, невдалеке от места, где когда-то деревня была, а иной раз и просто шалашик из еловых лап. Сколько раз предлагали занять домик в соседних деревнях, бери любой из заколоченных до дачной поры или денежного покупателя – не соглашался. Чувствительный больно к чужому, сильно Неробеева домовые донимали, пару раз попробовал – на всю жизнь закаялся. Да и привык Неробеев к брезенту над головой, к тому, что в любую сторону, если что, выйти можно – только ножичком чиркни. Ножик всегда под рукой – ножи любил. Целую коллекцию набрал с разных стран. Особо нравился старый тесак аргентинский, еще до Первой мировой скованный. Сбалансирован отлично, в руке, как влитой. В лесу схорон сделал. Шоколаду черного ящик – огромные пятикилограмовые плитки в фольге. НЗ. Как-то слышал, что шоколад лет сто лежать может – ничего ему не будет. Все казалось ему, что вот-вот и дома заваруха начнется – к беззаконью шло, к бузе... Рессору нашел автомобильную – арбалет сделал. Стальной трос вместо тетивы. Плашку на приклад из «поездки» – дерево, что камень тяжелое, нож не всякий нож возьмет. Стрелы цельнометаллические в палец толщиной, деревянные пробовал - разбивало вдребезги, а трубки гнуло, вот и пришлось нарезать болтового прутка 12 номер. Тут еще одна незадача – пристрелка. Как войдет болт в дерево – руби ствол, потом выкалывай из чурки, иначе не достанешь. Да и сам арбалет получился, разве что в засаде сидеть… на слона, а по лесу бродить сильно неудобный. Переделывать не стал. Ничего не любил переделывать – лучше подарить или выбросить. Некому только дарить. Запасся рессорами поменьше, полегче. Иные даже вдоль попросил распилить. Залил их в масло… до поры. Схорон сделал знатный. В Африке видел такие дома – сразу и не поймешь что – то ли термитник, то ли кувшин для джина приспособлен (в натуральную его величину) Весь из глины вроде термоса, даже со второго этажа внутрь лаз круглый, как в нору и затыкается. Внизу скотина, и все словно в термосе – хорошо, прохладно. Решил перенять, похожий слепить, но к иному, не так. Здесь в войну землянки копали – партизанили. Накат бревен поверху, потом дерн. Наладился землянку сделать по-африкански. Яму откопал широкую (даже не столь откапывал, как старую с войны приспособил, углубил да расширил). Внутри кольями по кругу как бы стены наметил, мелкими лозовыми ветками промеж обвязал, вроде плетня, но негусто, оставляя место, чтобы внутрь глины можно было набить. Глины начистил много, намешал, вбил в плетень, прессуя, и с обеих сторон промазал. Потолок делал с большим запуском, из крепкого елового кругляка, оставлял сучья на палец, чтобы глина не обваливалась и, опять-таки, заглинил густо изнутри и поверху. Глины не жалел, благо недалеко было таскать, и вода рядом, чтобы размозить, да лепить… весь июнь провозился, пол июля сушил, да прибирался. Потом сушняку смоляного внутрь заложил – сколько влезло, да снаружи верхом, вроде стога. Догадался тягло оставить – внизу одно, сверху пару. Выждал денек, когда захмарило – запалил. Хороший «термос» получился – ударишь – звенит. Внутри обскреб тщательно. Снаружи смолой обварил. Душники вделал – можно открывать по желанию. Печурку поставил с трубой – трубу вывел в закустье, чтоб дымок просеивало. Нары двухъярусные из соснового струганого байдака. Даже не задумывался – зачем второе место – любил все делать добротно. Закопал домик, снова чисто место. Задерновал, да кустов колючих густо насадил поверху. Хотя и так… даже танцуй с бизонами, не учуешь пустоты снизу. Но пусть… Мало ли какой шальной лозоход пройдется по этим местам. Позже, через два года, когда тесно стало от припасов, второй «термос» к подземному домику примазал – уже попросторней, и хитрый лаз от него к реке, в бобровую хатку заброшенную. Думал туда и акваланг еще, но решил, что уж слишком мудрено – все-таки не война… Хорошо там. Зимой тепло, летом прохладно. Последние два часа Неробеев провел с мечтою о воде… Воду ему приносили, но не ту, глоток которой хотелось бы напоследок. Воду здесь цедили через самодельные фильтры, была она теплой и отдавала прелой тряпкой. Пищу тоже принесли – последний в жизни паек – под зорким взглядом охранника накормили со щепки, просовывая ее меж прутьев. Шалый носа не воротил, сглатывал липкую рисовую массу… Когда что-то … в стороне, Шалый тоже отвлекся, хотя ожидал что-то такое – надеялся. В лагере у палатки с продуктами, на раздаче задрались – не шутейно, с руганью, ломая доски столов. Покатился клубок сцепившихся, не разобрать – кто, скрылся пылью. Шалый почувствовал, что-то пихают в руку – перехватил, зажал промеж ног длинное, узкое… металлическую прохладу – надежду – нож! Значит, напарник все-таки подсуетился – рискнул, подставился. Очень хотелось взглянуть на нож, хотя узнал его, вспомнил. Нож этот догонял его всю жизнь. Первый раз в детстве, второй совсем недавно. В детстве, помнится, была еще и шкатулка со странными камнями внутри – клинописный не то рисунок, не то письмо, но… все это столь давно, что казалось неким сном. Детский мираж - выдумка. Один зеленый камень, кажется, расколотил молотком. Другим еще долго играл… Куда дел? Шкатулку с камнями у него потом выменяла какая-то тетка на авторучку с пятью цветными стержнями и театральный бинокль. Еще, в деревне со странным названием Острая Лука, был у него нож голубоватой стали с серебряной полосой, втравленной в лезвие – Неробеев (тогда еще Неробейчик) на спор стругал им гвозди, снимая тонкую стружку. Рукоять ножа заканчивалась… Нож он прятал вместе с ужасно тяжелым немецким автоматом-Шмассером в прелом мхе под крышей хлева. Потом бабушка нашла и где-то закопала. Обещала показать, если будет хорошо себя вести. Весь остаток лета он вел себя хорошо, но тут приехали родители, и понятие, что он теперь взрослый и идет в школу, на какое-то время вытеснило все. А на следующий год бабушка только делала круглые глаза, когда Неробеев-младший допытывался у нее, где его «игрушки». И сначала говорила, что все это ему учудилось, потом, что все забрал дядя милиционер. Против милиционера крыть было нечем. И уже не ножом, а просто железкой потрошил толстую вербу во дворе, выковыривая пули. Немецкие офицеры, как рассказывали, любили стрелять в нее, навешивая мишени на ствол. Иногда ставили живые мишени. Не только людей. Бабушка говорила, что люди в то время ходили словно и не живые. Полусонные какие-то. Будто одной ногой уже – «там». Где – «там», не говорила, но казалось, что слово это с заглавной буквы. Еще каждый вечер читала старую книгу – готовится к последнему в жизни экзамену. Видно, что долго готовилась, основательно, Неробейчик, сколько себя помнил – она все эту книгу читала. Но вслух – ни разу. Сколько не просил. Верба уже тогда была очень старая. И еще долго жила ее оболочка, хотя вся середина со временем выпала. Детишками любили играть, забравшись внутрь. Неробейчик тогда еще вынашивал мечту, что закроет глаза внутри, а как выйдет из ствола, откроет - мир станет совсем другим. Много раз пробовал. Если долго думать о невозможном, постепенно можно приблизится к нему на расстояние действенного удара. Так говорил один из самых уважаемых Шатуном людей, с которыми его сводила жизнь - Леонид Михей – старый диверсант, учитель. А делов-то оказалось – резани себя по груди, откажись от всего – шагни вперед! Почему раньше не попробовал? Нож вспомнил. Тот самый с детства. Которым стругал на спор ржавые гвозди. Такой, как у немца в кофре оказался, когда его Федор удавил… Такой? Или – тот самый? Кто знает… Вдруг всю жизнь друг дружку догоняли? Последние два часа провел с мечтою о воде… А когда пришли за ним, сбили верх клетки, разогнулся, выпрямился в рост, резанул себя наискосок по груди, да и еще гладью, смахивая кровь, обляпал нож, даже показалось закипела, заклубилась на нем кровь. Заорал почти восторженно! От того, что настало то главное - последний экзамен в жизни! И шагнул вперед – прыгнул… Если и осталось легкое сожаление, то лишь о ключевой воде, которой больше не пить… ЛЕС Никогда не забудет, когда выпрыгнул из клетки в Африке и упал лицом в рыхлый талый снег… дома. Будто обманули. Дураком себя почувствовал. Упал в ключ, скрытый под шапкой снега. Встал осмотрелся и пошел… домой, оставляя за собой рыжие пятна… Смерть – последний и довольно-таки сильный аргумент в затянувшемся споре. Своеобразная точка. Или даже – скорее – многоточие, поскольку оставляет много вопросов без ответов. Смерть схожа с хлопаньем дверь. Отсекает от доводов вечного оппонента под названием Жизнь. Но за дверью, на лестнице, если вдруг и придут новые мысли, не вернуться, не приоткрыть, не бросить в щель еще парочку обидных аргументов – весомое слово – и опять хлопнуть ее за собой, не дожидаясь ответа. Последнее это дело – хлопанье дверью. Что за нею? Действительно две лестницы на выбор – одна вверх, другая вниз? Как длинно это путешествие? И есть ли время на каждой ступени вспомнить – что именно тебя сейчас заставляет шагнуть вверх или вниз? У каждого своя лестница. У каждого она крива по своему, длинна и путана, вверх-вниз. Иногда тянется к верху, а чаще круто ухает вниз. Кое-где твердые ступени, где-то тонкие жердочки сомнительных поступков, грозящие обломиться… Вероятно, есть ли на ней площадки, где можно передохнуть, осмотреться. Хорошо бы со скамеечкой… посидеть поглядеть, как другие шагают, либо карабкаются. Нет, не лестница. Пожалуй, скорее лифт. Слишком многие возжелают на скамеечках отсидеться. Смерть – это продолжение жизни. Понял, что попал в Чистилище. Вроде, как дома, но все немножко не так… У каждого свой оберег. У собаки – ее подстилка или будка, в которой ее не наказывают, где она спасается от гнева хозяина. Нет лучшего оберега для мужчины, чем нож на поясном ремне. Всякий дурной человек, натолкнувшись взглядом, на этот оберег, гасит свои устремления, словно ушат воды выливает на разгоряченную голову и жадные, наглые мысли уползают по своим норам. Оберегом может выступать предмет, но также определенное место, или даже время. Если сходятся все три, то место считается нерушимым, верным, и говорят про того человека, что он «стал на крепость». Хорошо знать место. Но еще лучше доподлинно знать «свое время». Значит, совпали для него предмет, и место, и время…

Этюды о Пномпене веселые и разные А-Др Грог (были восьмидесятых) № 1 Пномпень. Каменистый остров среди разлива рисовых полей. Город пальм и велосипедов. Ослепительное обжигающее солнце. Мгновенно темнеющие от пота рубашки. Любопытные взгляды. Улыбки. Встречи. Стихийные митинги дружбы. Только что под окном расстреляли девятерых… - Теперь мы в расчете? Хорошо?.. Не знаю, хорошо ли. Ошиблись на двоих и не в свою пользу. Считать не умеют? Мы потеряли семь наших. Тот кхмер и вьетнамец были не известно чьи. Пытаюсь объяснить… Говорят – ничего. Теперь это не имеет никакого значения. Действительно, теперь это не имеет никакого значения. - Ну, так как? В расчете? Мир? Дружба? Соглашаюсь. Пусть будет мир. Пусть будет дружба… № 2 Пномпень. Тропический час. На улице никого. Нет даже мальчишек. Жарко и скучно. Будка укрытая пальмовыми листьями. Автомат на крючке. Снимаю. Отстегиваю рожок. Выщелкиваю патроны. Патронов два. Теперь два. Завтра будет один. Послезавтра ни одного. Если не пришлют смену. Один патрон – одна горка риса на зеленом листе. №3 Дети как дети. От 12 до 14 лет. На нас смотрят настороженно. Но когда на кого-то из них показываю пальцем, улыбаются. - Сколько? - спрашиваю. - Этот – 32. - А тот? - 57. - Ого! - говорю. - 37... 42... Одного пропускаю. Обижаются. - Не меньше 140! - говорят. - Сколько-сколько? - Сто сорок! - повторяют с гордостью. - А может и больше. Останавливаюсь, смотрю. Пытаюсь понять, чем этот отличается от других. Мальчик улыбается. Цифры – стоимость детей. Цифры – это личный счет каждого. Цифры – количество убитых собственными руками и съеденная печень. Я достаю из кармана пионерский значок - талисман, который почти два года таскаю с собой, и дарю мальчику… № 4 Очередь с сотню человек. Очередь тянется ни шатко ни валко. Как обычно. Два шага и короткая пауза... Сопровождающих двое. Один впереди – машет мотыгой. Второй с автоматом стоит в сторонке. Связаны не все. Ждут. Два шага и пауза - удар мотыгой. Тому, что с автоматом, скучно. № 5 Мальчишки играют в городки. Выставляют черепа на бугор и сбивают – кто первый. Иногда черепа лопаются, тогда их меняют. Кости хрупкие. Тепло и влажно. Черепов и костей хватит надолго. Их три с половиной миллиона по всей стране. Мальчишки играют в городки. № 6 Меконг. Коричневая река. Стоим по самые уши в воде. Ловим прохладу. Песчаная коса и сразу джунгли. Горкой поближе к воде составлено оружие. Два кхмера, один с автоматом, другой с допотопным гранатометом, прохаживаются по косе наставив оружие в сплетение зелени. Нам хорошо. Стоим в воде второй час. Если не двигаться, то не потеешь. Вода в Меконге коричневая. Палец опустишь – кончика не увидишь… Наконец выходим на берег, предлагаем – давай теперь вы. - Нет, - говорят. – Нельзя. - Почему? - Крокодилы… Xерез толмача долго вытягиваю суть. Суть простая: «Вы – белые. Вас они не едят…» - Почему?! - Но ведь не съели же? Железная логика. № 7 Наконец-то с союза привезли зарплату. Чемоданчик с долларами. Каждому полагаются суточные – 18 долларов в день. Зарплату заплатят дома. Впервые вертим в руках бумажки с президентами. Сходимся на мнении, что наши деньги красивее. Авторитетнее. - Сколько получается в месяц? - 540. - А если перевести на рубли? - Поменьше, но все равно почти две зарплаты. Это если не жрать. - Ого! Хорошие суточные. А сколько местные коллеги получают? Сходи – спроси!… - Сколько? Не путаешь?.. - Это что ж такое, братцы? У них зарплата – 3 доллара в месяц?! А я в день его полугодовую?! - Неудобно как-то… Лучше бы не знал. № 8 Вьетнамцы завалили Кампучию рисовой водкой. Причем, этикетки на русском языке. «Новый рис» - называется. Наверное, знали, что мы приедем. Местные вьетнамцев недолюбливают. Наверное, потому, что те не позволили им и дальше убивать друг друга. Вьетнамцы лучшие вояки во всей Юго-Восточной Азии. Мы их очень уважаем. Только вот редко улыбаются. Кхмеры улыбаются почти все время. Они улыбаются, когда их убивают, и улыбаются, когда убивают сами. Возможно, они владеют какой-то тайной. О чем бишь я? Ах, да – о водке! Бутылка водки стоит… если ихние реалы перевести в центы… это будет… Мы пересчитываем несколько раз. Какая-то несуразица. Получается, на свои суточные каждый из нас может купить 76 бутылок водки в день, плюс закуску. Мы почти час безмолвствуем. Шок. Потом кто-то спрашивает: «А бутылки принимают?» № 9 Местные все-таки – гады! Когда мы убили кобру – здоровенную – внутрь периметра заползла, посоветовали кровь слить в водку. Вроде как, местный деликатес. Гады! По ночам и так бабы сняться, а тут вообще какая-то вакханалия – все стены во сне исцарапали. Потом выяснилось – это у них продается как лекарство от импотенции. Ну, точно – гады! № 10 Французский разведчик, что под корреспондента косит, больше до нас не докапывается: почему, мол, у «специалистов по хлопку» рязанские физиономии… (Тоже мне физиономист нашелся!) Теперь молчит и стонет. Вторую неделю… Это потому, что мы суточные получили и пригласили к себе. Пришел с бутылкой вина – наивный…

Миграционные службы Франкфурта-на-Одере (федеральная земля Бранденбург) готовят процедуру групповой депортации беженцев, «представляющих угрозу общественной безопасности». Некоторые из них причастны к массовой стычке с поножовщиной, произошедшей недавно в городе, сообщает Berliner Morgenpost. По данным прокуратуры, в ночь с 25 на 26 августа в ночном клубе Frosch трое сирийских мигрантов начали скандалить с посетителями, среди которых были в основном немцы. Как рассказал владелец клуба Дирк Шебе, мужчины начали провоцировать гостей заведения и издеваться над ними. Постепенно спор перерос в потасовку, в которой, по словам очевидцев, участвовали около 15 человек, вооруженных ножами, камнями и железными прутьями. Шебе отметил, что нападавшие выкрикивали «Аллах Акбар!» и «Мы арабы, мы убьем вас всех!». В результате драки были серьезно ранены два человека, которые находятся в больнице. На данный момент под арестом пребывают пятеро сирийцев в возрасте от 20 до 39 лет. Помимо трех провокаторов драки в клубе, миграционная служба собирается депортировать одного мужчину за хранение наркотиков, а другого – за нанесение тяжких телесных повреждений. http://n-w.tv/my-ubem-vas-vsekh-v-germanii-migrant/

В субботу, 22 сентября, в Мюнхене открылся 185-й ежегодный праздник пива Октоберфест, который продлится до 7 октября. Обербургомистр города Дитер Райтер двумя ударами открыл первую бочку с ячменным напитком, дав официальный старт крупнейшим в мире народным гуляниям. По традиции первая кружка пива досталась премьер-министру Баварии Маркусу Зедеру. В 9 утра организаторы по громкоговорителю объявили, что вход на Терезин луг открыт, сообщает Deutsche Welle. Литровая кружка пива в этом году стоит около 11,50 евро – в среднем на 55 центов больше, чем год назад. Такой сильный рост цены связан с высокими расходами на безопасность. За порядком на Октоберфесте следят около 600 полицейских, имеющих закрепленные на одежде видеокамеры, и сотни охранников частных агентств. На обнесенной забором территории проведения праздника установлены видеокамеры, на входе осуществляется выборочный контроль. Посетителям запрещено проносить с собой рюкзаки. Ожидается, что нынешний Октоберфест посетят около 6 миллионов человек. http://n-w.tv/v-myunkhene-startoval-oktoberfest-s-piv/

Три смерти Парацельса Немец Вместо вступления Эту рукопись я получил неделю назад. Она пришла обычной почтой, в обычном бумажном конверте с марками. Письмо было адресовано мне, но имя отправителя совершенно ни о чем мне не говорило. К тому же отправили его из Владивостока, где у меня нет, и никогда не было родственников или знакомых. Но вскрыв конверт, я понял, что отправитель всего лишь исполнил роль курьера, а рукопись (иначе письмо и не назвать) принадлежит другому человеку — Владиславу Никитину. Письмо начиналось кратким обращением ко мне, которое я передаю без изменений: «Женя, здравствуй. Понимаю, что этому письму ты будешь крайне удивлен, учитывая то, что оно дошло до тебя через шесть лет, после того, как я его написал. Но это необходимая предосторожность, и единственная надежда на то, что мою историю узнают люди. Согласен, звучит театрально, но не торопись с выводами. Через третьи руки я оставил завещание в одной адвокатской конторе, которая в случае моей смерти обязывалась отправить письмо из Владивостока, выдержав паузу в 6 лет. Думаю, этого времени достаточно, чтобы Они потеряли след. Понимаю, что тебя удивит и мой выбор адресата, так как мы никогда не были друзьями, а после «школы» (школой мы называли ВУЗ, пр. автора) и вовсе не общались. Но в этом и плюс (для меня), потому что подставлять близких мне людей я не могу, а ты лицо незаинтересованное, к тому же занимаешься литературой и публикуешься, так что тебе не составит труда донести мою историю людям. В общем, прости, что я навалился на тебя со своими проблемами, но других вариантов у меня нет». Письмо Владислава Никитина и в самом деле меня озадачило, но об этом позже. Свою историю он написал довольно сумбурно и скомкано, так что я взял на себя смелость ее «причесать», к тому же она не содержала заголовка, поэтому я добавил его от себя. Ну и собственно, сама история. Три смерти Парацельса Всё началось со смерти Михаила Васильевича Руднева, деда моего давнего приятеля Егора Руднева. Внуку в наследство Михаил Васильевич оставил ветхий одноэтажный домик с десятью сотками заросшей бурьяном земли и покосившимся сарайчиком. Вступив во владение, Егор обследовал родовое гнездо и обнаружил груды макулатуры. Шкафы и полки ломились от книг и стопок старых журналов, бумажной пылью пахло даже в подвале, а потолок грозил обрушиться под тяжестью книжных пирамид на чердаке. Дед Егора в молодости работал журналистом, затем военкором, в конце шестидесятых, защитив диссертацию по теме «Становление НЭП’а», начал преподавать историю в университете. Детство Егора прошло в окружении книг, но повзрослев, Егор к литературе остыл, и теперь, с ужасом глядя на книжные завалы, решил звать на помощь. В общем, он позвонил мне, и попросил помочь разобрать весь этот «букинистический хлам», как он выразился. Разумеется, я сразу согласился. Два месяца я занимался разбором и сортировкой книг, время от времени находя что-нибудь любопытное, но не более. И вдруг, один за другим из-под книжных куч появились две доисторические драгоценности: второй том первого издания «Encyclopaedia Britannica» («Британская энциклопедия»), выпущенная в 1768 году, и десятый том «Encyclopedie, ou Dictionnaire raisonne des sciences, des arts et des metiers» («Энциклопедия, или толковый словарь наук, искусств и ремёсел»), — французская энциклопедия, изданная в 1751-1766 годах Бретоном и Дидро, и для работы над которой привлекались такие титаны, как Вольтер и Руссо. Пропущу сентиментальное охи про дрожание пальцев, и перейду сразу к делу. Каким образом энциклопедии попали в руки Михаила Васильевича Руднева, оставалось только догадываться. Я позвонил Егору, но он ничего не знал, да никогда и не предполагал, что в библиотеке деда может оказаться что-то ценное, хотя факту обнаружения двух редких (а стало быть, и дорогих) книг, обрадовался. — Дед был человеком не разговорчивым, и мы с ним, в общем, близки не были, да и виделись не часто, — добавил Егор. Состояние обоих фолиантов оставляло желать лучшего, но не настолько, чтобы ими нельзя было пользоваться. Открыв обложку французской энциклопедии, я обнаружил, что ее владелец (я надеялся, что это был самый первый владелец) оставил автограф, который мне прочесть не удалось, поскольку мои познания в старофранцузком равнялись нулю. Да и статьи энциклопедии я прочесть не надеялся, мне просто хотелось полистать древние страницы, ощутить пальцами их пыльную старину. Этим я и занялся. Примерно в середине фолианта я обнаружил на полях пометку, сделанную карандашом. Напротив заголовка одной статьи по-русски было написано «однако!». Не было сомнений, что этот лаконичный комментарий принадлежал Михаилу Васильевичу Рудневу. Я вперился в заголовок статьи, и после нескольких минут напряженной работы мозга, наконец, разгадал его смысл: Парацельс Теофраст. До этого я мало что знал о Парацельсе. Гениальный врач (я сознательно избегаю термина «лекарь») XVI-го века, естествоиспытатель, астролог, алхимик и предсказатель, — вот и всё, что мне было известно. Но это «однако!» Михаила Васильевича пробудило во мне лёгкое любопытство. Что так удивило историка Руднева в статье о Парацельсе, что он позволил себе оставить пометку на древней бумаге? — непозволительное кощунство, практически акт вандализма! Я отложил энциклопедию и взялся за стопку дневников Михаила Васильевича. Дневники покойного эмоций не содержали вообще и по сути представляли собой конспекты, выписки и размышления на различные исторические темы. И ни слова о семье, — видно историк Руднев, как истый учённый, работу и личную жизнь не перемешивал. В его дневниках было много материала о начале XX-го века России, то есть о революции и становлении советской власти. Но нашёлся дневник, всецело посвященный средневековью. К моему удивлению, записи в этом дневнике датировались 2003-м годом, то есть изучать XVI-ый век Михаил Васильевич начал за полгода до своей смерти. Я говорю, что дневник содержал сведенья о средневековье, но это не совсем верно. В сущности, там были выписки о жизни и деятельности нескольких человек, имена которых по большей части ничего мне не говорили. Парацельсу отводилось почти полтетради, и я с любопытством прочел эту часть. Да, Теофраст Парацельс был личностью неординарной, всю жизнь путешествовал, собирая сведенья о мироустройстве и природе человека, безбожно пьянствовал, громил авторитеты, когда бедствовал, когда жировал (но по большей части бедствовал), никого кроме себя не любил, и вылечил больше народу, чем вся медицина до него со времен Римской империи. И ещё он оставил миру сотни научных трактатов, и полтора десятка предсказаний. Без сомнения, личность колоритная. Но отчего к нему, алхимику и каббалисту, возник интерес у Михаила Васильевича, взращенного на атеизме эпохи СССР, мне оставалось не ясно. Правда, запись о смерти Парацельса, где говорилось, что Теофраста убили на 47-ом году жизни, была дважды подчеркнута, а рядом стоял жирный восклицательный знак. Это намекало на какое-то объяснение, которое, впрочем, пока оставалось туманным. Я принялся листать дневник дальше, и спустя пару страниц нашел следующую запись: 2003 г. 18 апреля. Письмо К. Маркса к Ф. Энгельсу от 16 июля 1857 г. «…Первая британская энциклопедия списана почти дословно с немецких и французских изданий». Я отложил дневник и взялся за «Британику». Но в разделе на букву «Р» статьи о Парацельсе не оказалось. Впрочем, этого стоило ожидать, потому что первые британские энциклопедии были куда короче французских, всего-то три тома против семнадцати у французов. И, тем не менее, зачем историк Руднев выписал в свой дневник замечание Маркса? Я сфотографировал страницы со статьей о Парацельсе во французской энциклопедии и автограф первого владельца, и отправился по интернету искать форумы лингвистов. Интернет-сообщество, где общались настоящие профи-языковеды, я обнаружил только два дня спустя. Выложив фотографии и попросив помощи в переводе, я принялся искать электронные версии британских энциклопедий более позднего издания. Вскоре я нашел четвертое издание, затем седьмое и, наконец, девятое, состоящее уже из 25-и томов. Заметка о Парацельсе появилась только в этом девятом издании. Статья была короткой и представляла собой сжатую биографию Парацельса с указанием его достижений и опубликованных трактатов. Перевести её мне удалось самому, правда, обложившись словарями. Заканчивалась статья панегириками гениальному ученому XVI-го века и скорбным заключением, что великим людям, как правило, не суждено умереть в тихой старости, вот и Филипп Теофраст Парацельс был подло убит неизвестным в возрасте 47-и лет. Ему проломили голову камнем. К моменту перевода этой статьи я проштудировал информацию о Парацельсе, и знал о нём всё, что можно было почерпнуть из интернета и книг. Биографические сведенья в целом не расходились с тем, что было написано в статье «Британики» девятого издания и в дневнике Михаила Васильевича. Кроме одного момента — смерти Парацельса. Почти во всех современных источниках говорится, что Теофраст умер в 47 лет от неизлечимой болезни. Я укрепился во мнении, что историк Руднев в своём дневнике не зря подчеркнул отрывок, посвященный смерти Парацельса. И убедился в этом окончательно, когда получил перевод статьи французской энциклопедии. Хотя, «убедился» — не то слово, точнее, я был ошарашен. До сей минуты, я воспринимал Парацельса, как медика, химика, учёного, в конце концов. Его занятия каббалой и алхимией проходили мимо моего сознания (признаться, достаточно материалистического), как средневековый фон, как атрибут эпохи — не более. Даже то, что почти все предсказания Теофраста сбылись, я подсознательно воспринимал, как мистический каламбур, как нечто занятное, но бестелесное, не осязаемое. Прочитав же перевод статьи, я испытал помимо оторопи неясную тревогу. В статье французской энциклопедии значилось, что Парацельс благополучно дожил до 72-х лет, и скончался на руках своих учеников, заставляя их записывать и запоминать процесс своего умирания. Ни слова о неизлечимой болезни, ни слова о покушении на его жизнь. Но и это ещё не всё. Электронный оригинал «Оракула» Теофраста мне найти не удалось, а из общедоступных источников известно, что в этом труде Парацельс дает 15 предсказаний. Десятое предсказание звучит так: «Через 400 лет после моей смерти наступит период великого благоденствия, рассвета и материального достатка у каждого. После этого наступит стадия страшного кризиса, со множеством нищих, со зверством людей и каннибализмом даже на улицах крупных городов». Но в переводе статьи французской энциклопедии этого предсказания нет, на его месте совсем другой текст: «Через 350 лет после моей смерти к власти в Гиперборее придут чёрные маги. Гиперборею охватит террор, от моря до моря разольется кровь. Сын пойдет на отца, а брат на брата. 15 лет будет царствовать в Гиперборее хаос, затем Крест снова воссияет над одной из горных вершин. Это будет первым падением Гипербореи, и её первым подъемом». Доподлинно известно, что Гипербореей Парацельс называл Россию, следующие два предсказания, которые неизменны, как во французской энциклопедии, так и в современных источниках, также относятся к Гиперборее. Но поскольку речь в них идет о конце XXI-го века, судить об их справедливости в настоящий момент невозможно. Предсказание о первом падении Гипербореи и вызвало у меня чувство тревоги. Потому что, если Парацельс дожил до семидесяти двух лет, значит, умер он в 1566-ом году, а не в 1541-ом, как о том твердят современные источники и девятое издание британской энциклопедии. Плюс 350 лет, и получаем 1916 — промах в один единственный год. «В России к власти придут чёрные маги…» — от такого и в самом деле бросит в дрожь. Но оставалась в этом предсказании одна странность — Теофраст говорит, что царство чёрных магов продлится 15 лет, а затем над Россией вновь засияет Крест (надо полагать, православие, а может и монархия). Но всем нам хорошо известно, что революция победила и к 1920-му году большевики очистили Россию от белогвардейцев, а царская семья была расстреляна, так что наследников монархии не осталось. В дневнике Михаила Васильевича была такая запись, принадлежавшая, по всей видимости, самому Парацельсу: 2003 г. 15 апреля. Парацельс: книги могут лгать так же, как и люди. Трудно с этим поспорить, но какая именно из книг мне лгала? Французская энциклопедия, «Британика», дневник историка Руднева, или все они вместе? Михаил Васильевич наверняка знал ответ, но он уже не мог им поделиться. Я понял, что мне необходимо больше узнать об историке Рудневе. Я позвонил Егору и практически потребовал немедленной встречи. В кафе, где мы договорились встретиться, я в нетерпении ждал Егора двадцать минут, успев выкурить три сигареты и выпить кружку пива. — Что за срочность? — осведомился Егор, плюхнувшись в кресло напротив меня. — Ты знаешь, кто такой Парацельс? — спросил я его, решив обойтись без вступлений. — Француз, который предсказал приход к власти Гитлера и Сталина? — Нет, это ты про Нострадамуса. Парацельс родом из Швейцарии. Твой дед когда-нибудь говорил о нем? — Не знаю… не помню… — Егор безразлично пожал плечами. — Что там с книгами? Когда ты с ними наиграешься? Мне сейчас деньги не помешают. — «Британику» можешь продать хоть сейчас. А французскую энциклопедию я бы тебе не рекомендовал продавать вообще. — Почему? — в глазах Егора появился интерес. — Ну, понимаешь… в некотором роде она уникальна. То есть, я думаю, что второй такой книги не существует. — Если уникальна, то стоить будет дороже, так ведь? Ты не переживай, Влад, я тебе процент отстегну. — Да дело не в этом! Ладно, это пока не важно… А сейчас напряги память. Неужели Михаил Васильевич никогда не упоминал Парацельса? — Да я как школу закончил, виделся с дедом всего несколько раз, — Егор поморщился. — Я в седьмом классе был, когда отец с ним вдрызг разругался, они потом лет десять не разговаривал. Какой там Парацельс! Я понятия не имел, как дед живёт и чем занимается. Я задумался. Выходило, что от Егора о Михаиле Васильевиче никакой информации получить невозможно. — А с твоим отцом можно поговорить? Может он что-нибудь знает? — Разве что с помощью спиритического стола, — Егор грустно улыбнулся. — В смысле? — Нет его. Ни бати, ни матери. Их «жигуленок» переехал пьяный «камаз». Восемь лет назад. Ты не знал? — Нет… Извини. — Да ничего. — Слушай, Егор, — мне вдруг в голову пришла другая мысль. — А из-за чего твой отец с дедом разругались? Егор задумался, ответил неуверенно: — Из-за политики, кажется… — А точнее? — Ну, батя в молодости был отпетым комсомольцем, активистом и всё такое. А дед, хоть всю жизнь при советской власти прожил, тяготел к диссидентству, как я теперь думаю. Тогда-то пацаном я мало что понимал. Красный галстук, барабан и медный горн — и вся пионерская радость. — Так-так-так! Стало быть, что-то ты всё-таки помнишь, — я наклонился ближе к Егору, предчувствуя услышать что-то ценное. — Не гони лошадей, — Егор безнадежно махнул рукой. — Помню я всего одну фразу, из-за которой теперь и думаю, что дед был диссидентом. В общем, как-то споря с отцом, он крикнул, что верхушка политбюро — черные колдуны. Ерунда какая-то, в общем… Егор поднял на меня глаза и осекся. Я таращился на него с открытым ртом. — А что? — спросил он с любопытством. — Ты понимаешь, что это значит? — Пока что не очень, — сознался я. — Но чтобы в этом разобраться, французскую энциклопедию сейчас продавать нельзя. Стало быть, Михаил Васильевич был уверен, что никому неизвестное предсказание Парацельса сбылось, по крайней мере, наполовину. К власти в России пришли черные маги, но что-то пошло не так, закономерности существования бытия нарушились, и вместо положенных 15-ти лет, чёрные кардиналы царствовали до 1991-го года. Всё это звучало, как бред сумасшедшего, и я задавался вопросом, уж не выжил ли из ума историк Руднев на старости лет? И понимал, что нет — до самой смерти Михаил Васильевич оставался в светлом уме и твердой памяти, об этом свидетельствовали его дневники и конспекты, — четкие, ясные и лаконичные. Требовалось продолжать поиски, но в каком направлении двигаться, я не имел понятия. Допустим, — размышлял я, — статья о Парацельсе во французской энциклопедии истинна. Из этого следует, что Теофраст сделал предсказание, которое сбылось — чёрные маги пришли к власти в России. Далее происходит странное: по всему миру информация о Парацельсе и его предсказаниях трансформируется, кроме одной конкретной книги — десятого тома французской энциклопедии, на титульном листе которой стоит чей-то автограф. Трансформация информации на бумажных носителях по всему миру — совершенно фантастическое предположение, но быть может магам такое под силу? Не то, чтобы я воспринимал эту версию всерьез, но она притягивала меня именно своей несуразностью и таинственностью, каким-то лёгким безумием, так что я решил в первую очередь отработать именно её. За ажиотажем поразительных открытий, свалившихся на меня со страниц французской энциклопедии, я совершенно забыл о том, что вместе с переводом статьи я получил и перевод автографа первого владельца энциклопедии. Вернувшись домой, я включил компьютер, открыл почту и уставился на имя: Жан-Мишель де Кастелла. Это имя где-то уже попадалось мне на глаза, и минуту я пытался вспомнить, где именно. Ну, разумеется! — в записях Михаила Васильевича. Я открыл дневник историка Руднева и вскоре нашел эту запись: 2003 г. 22 апреля. Жан-Мишель де Кастелла. Крест и розы. Крест и розы… Крест и розы… Розенкрейцеры! Стало быть, Михаил Васильевич знал, кем был первый обладателем французской энциклопедии, а может и о самих розенкрейцерах знал что-то такое, что мне не ведомо. Впрочем, об ордене Креста и роз я вообще мало что знал. Мне требовался консультант, и по счастью, у меня был один такой на примете. Я сделал звонок, быстро собрался и отправился в гости к Всеволоду Михееву. С Михеевым мы учились на одном курсе в универе. Он уже тогда увлекался эзотерикой и оккультизмом, так что к настоящему моменту мог читать по этим темам лекции, не хуже любого профессора. Если бы каждый день не обкуривался гашишем до состояния полного остекления. Всева (так мы прозвали Михеева ещё в студенчестве) встретил меня на пороге, одетый в длинный полосатый халат восточного покроя. Он пожал мне руку и посторонился, приглашая войти. Его однокомнатная квартира говорила о хозяине куда больше, чем он сам. На полу посреди комнаты лежал широкий двуспальный матрас, валялась скомканная простынь, рядом стоял огромный кальян, россыпью лежали карты Таро, на стенах висели репродукции тибетских мандал и тханок (это мне Михеев разъяснил), в углах громоздились стопки книг и журналов. И никакой мебели. Я подошел к стене и уставился на одну из мандал, очень красочную, и абсолютно непонятную. — Неподготовленному человеку пристально рассматривать мандалу не рекомендуется, — заметил Михеев, усевшись на матрас и раскуривая кальян. Говорил Михеев неторопливо, растягивая слова. Видно, к кальяну он сегодня уже прикладывался. — Почему? — я оглянулся на приятеля. — Мандала, как дверь. Не заметишь, как уйдешь. А сможешь ли вернуться? — Куда уйдешь? — не понял я. — Куда-то… Я ждал разъяснений, но их не последовало. — Падай, — пригласил Михеев, я сел на матрас рядом с ним. — С чем пожаловал? — Всева, ты слышал что-нибудь о человеке по имени Жан-Мишель де Кастелла? Михеев затянулся, неторопливо выпустил дым, протянул мне мундштук, я жестом показал, что не буду. — О каких временах идет речь? — наконец спросил он. — Средневековье. — В XIV-ом веке, кажется, какой-то Кастелла был гроссмейстером Мальтийского ордена. Имя не помню. — Нет, мой Кастелла оставил автограф в XVIII-ом веке… — Какое ж это средневековье. — К тому же имел какое-то отношение к ордену Креста и роз. — Розенкрейцер, значит, — Михеев посмотрел на меня с любопытством. — А где он оставил автограф? Я уже собрался было ответить, но что-то во взгляде Михеева меня остановило. — Это пока не важно. Расскажи мне про этот орден. — Адепты розенкрейцеров — могущественные маги, цель которых, борьба со Злом. Не просто злом, а со Злом космического масштаба. По крайней мере, так говорят предания. — Как-то всё это туманно, — я поморщился. — В орден Креста и роз входили многие видные ученые средневековья, — продолжил Всева, — и, разумеется, астрологи и алхимики. Думаю, розенкрейцеры первые разгадали секрет философского камня. Без него противостоять космическому злу — всё равно, что лезть с шашкой на пулеметы. Впрочем, эти ребята умели и умеют хранить свои тайны. Всё это и в самом деле туманно, но иначе и быть не может. На то они и тайные общества. — Умеют хранить вои тайны? — переспросил я, сделав ударение на слове «умеют». — Так ты считаешь, что розенкрейцеры существуют до сих пор? — Конечно. — Допустим… А каким боком философский камень тулится к борьбе со злом? Камень же искали для того, чтобы делать из свинца золото. — Это общепринятое заблуждение хранители гнозиса целенаправленно укрепляли и культивировали в сознании человечества, — спокойно ответил Михеев. — На самом деле в процессе создания философского камня золото превращается в свинец. Цель здесь, разумеется, не свинец, а именно Камень. И парадокс в том, что Камень этот, скорее всего, на вид — обычный булыжник. Его не требовалось прятать под семью замками, его могли вмуровать в стену крепости, или он мог столетиями лежать в придорожной канаве. Им могли играть дети. Крестьяне могли придавить им крышку в кадушке с солеными рыжиками. Или какой-нибудь ворюга, второпях схватив Камень, мог проломить им череп своей жертве, совершенно не понимая, что именно он использует в качестве орудия убийства. Я вспомнил ту версию смерти Парацельса, где ему проломили голову камнем. Конечно, камень не тащили с собой специально, а просто подобрали у дороги первый попавшийся… Я снова ощутил тревогу, как тогда, когда прочёл перевод статьи французской энциклопедии. — Так для каких целей искали философский камень? — спросил я в замешательстве. — Зачем он вообще нужен? — Предсказывать будущее, я полагаю, — задумчиво отозвался Всева. — Ты обратил внимание, что все предсказатели были алхимиками? Подумав, я согласился, кивнул. Михеев продолжил: — Дальше. Я натыкался на странные несостыковки истории, когда логика событий ломалась самым неожиданным образом… Я думаю, что сильные маги, обладая философским камнем, способны менять закономерность развития человечества, то есть — историю. Это высказывание меня взволновало. — И не только современную историю, так ведь? — спросил я, наверное, слишком напористо, потому что Всева даже слегка отшатнулся. — И прошлое тоже? Михеев долго и пристально меня рассматривал, затем сказал осторожно: — Может и так. Только доказательств этому не существует. — А розенкрейцеры? Были они достаточно сильными магами, чтобы?.. Ну скажем, чтобы не позволить истории измениться? Или хотя бы оставить весточку о том, что историю сознательно изменили? Всева надолго замолчал, затем затянулся, запрокинув голову тонкой струйкой выпустил дым, грузно поднялся, добрел до угла комнаты и принялся рыться в стопке журналов. Это заняло минут десять; в ожидании, я снова перевел взгляд на мандалу. Куда же именно ведет эта дверь? — почему-то задался я вопросом. — Вот, нашел, — наконец, произнес Михеев, держа в руках раскрытый журнал. — Блаватская, статья «Оккультизм и магия»: «Немецкий рыцарь по имени Розенкранц приобрел на родине очень сомнительную репутацию, практикуя магию. Он был обращён через видение. Оставив свою практику, он принёс торжественную клятву и отправился пешком в Палестину, чтобы у Святого Гроба принести amende honorable (публичное извинение). Когда он прибыл в Палестину, ему явился христианский Бог, кроткий, но знающий назареян, обученный в высшей школе Ессеев, праведных потомков халдеев — ботаников, астрологов и магов. …Цель этого посещения и предмет их разговора навсегда остались тайной для многих братьев; но сразу же после этого разговора бывший колдун и рыцарь исчез, о нём больше не слышали до тех пор, пока к семье каббалистов не присоединилась таинственная секта розенкрейцеров. Силы членов этой секты привлекли большое внимание даже среди народов Востока, беспечно и привычно живущих среди чудес. Розенкрейцеры стремились соединить самые различные направления оккультизма и вскоре стали известны предельной чистотой жизни и необычной силой, а также глубокими знаниями тайны тайн. Как алхимики и заклинатели они вошли в легенды. Позднее от них произошли более современные теософы, во главе которых стоял Парацельс…» — Парацельс?! — поразился я. — А что тебя удивляет? — Я не знал, что Теофраст имел отношения к тайным обществам… — Влад, я смотрю, твои познания о Парацельсе далеко выходят за рамки рядового обывателя, — Всева теперь смотрел на меня внимательно, и в его взгляде угадывалась беспокойство. — О том, что одно из его имен Теофраст, знают очень не многие. — Ну, да… В последнее время я много о нем читал. — Зачем?.. Впрочем, не отвечай. Нафига мне чужие демоны… Я усмехнулся, хотя смешно мне не было. Михеев сидел, по-турецки скрестив ноги, и остекленевшим взором смотрел на мандалу. Хотя, может быть, правильнее сказать: смотрел в мандалу?.. — А всё же, куда именно ведет эта дверь? — не удержался я от вопроса. — В астрал… в nihil… — тихо ответил Михеев, а потом перевел на меня взгляд, и мне стало жутко. Его зрачки сжались в крошечные черные точки, на губах застыла злая улыбка — улыбка безумца. — Тебе нельзя туда, — продолжил он, при этом губы его практически не шевелились, а голос стал низким и гулким. — В наше время там царствуют маги… по большей части — чёрные. Мне вдруг показалось, что я не в квартире приятеля, а в морозильной камере морга; каждой клеткой тела я ощутил потусторонний холод. Я тут же простился и спешно ушёл. Было ещё не поздно, что-то около шести вечера. Я торопился домой, хотя смысла торопиться не было. Разговор с Михеевым оставил в душе неприятный осадок, и я вдруг осознал, что моя поспешность кроется в желании как можно скорее от этого осадка избавиться. Я остановился и огляделся. Для восстановления душевного равновесия мне требовалось 150 грамм хорошего виски и людской гомон. На противоположной стороне улицы я разглядел вывеску бара; без промедления туда и направился. Сделав пару добрых глотков алкоголя, я почувствовал некоторое облегчение. Я откинулся на спинку кресла, закурил, и решил проанализировать разговор с Михеевым. В свете новой информации вырисовывался ответ на вопрос, почему статья французской энциклопедии не претерпела трансформации. Потому что владел фолиантом маг-розенкрейцер Жан-Мишель де Кастелла, — ответил я сам себе. — Может быть, автограф этого господина и есть печать, хранящая книгу в неизменном виде, а может, требовался какой-нибудь обряд, хотя это не так уж и важно. Два дня назад, разговаривая с Егором, я сказал, что продавать французскую энциклопедию нельзя, потому что она уникальна. Тогда эта мысль появилась у меня по наитию, она была всего лишь вербализацией предчувствия. Теперь же я понимал, что энциклопедия Жана-Мишеля действительно уникальна, потому как содержала неизмененные предсказания Парацельса и первую версию его смерти. Возможно, есть и ещё экземпляры, которые розенкрейцеры уберегли от мутации, но до тех пор, пока они не обнаружены, 10-ый том французской энциклопедии Кастеллы остается единственным осколком истины. Важно ещё и то, — размышлял я далее, — что Кастелла (а скорее и весь орден розенкрейцеров) знал о необходимости защитить книгу от изменений, предвидя, что такие метаморфозы возможны. Если Парацельс имел с орденом Креста и роз какие-то сношения, то и о предсказаниях Теофраста розенкрейцеры были осведомлены. Знали об этом и чёрные маги, захватившие власть в Гиперборее в 1917-ом году… Знали, а потому не сидели сложа руки, ожидая, пока отпущенный им срок в пятнадцать лет минет, а действовали! Эта мысль меня поразила, и минут пять я сидел неподвижно, пытаясь её переварить. Опять всплывал вопрос о философском камне, без которого изменить историю невозможно. Получалось, что вожди Октябрьской революции — маги и алхимики, хранители древнего гнозиса и обладатели философского камня. Чёрные кардиналы, объединившиеся с целью установить новый мировой порядок, и решившие, что начинать следует с России. Чувство тревоги, временно побежденное алкоголем, вернулось снова. Я расплатился и вышел на улицу. Я начинал сожалеть о том, что ввязался в эту странную и, скажем прямо, какую-то потустороннюю историю… Да какого чёрта! — я встряхнулся, пытаясь усилием воли вернуть себе душевный покой. — Это всего лишь забавный сюжет для романа в стиле мистического реализма. В самом деле, всё это надо записать и отправить кому-нибудь, кто сможет нарисовать по этим бредням захватывающий триллер. И в этот момент я ощутил затылком взгляд. Должен сказать, что я не обладаю чувствительностью к подобным вещам. Я не просыпался в детстве от того, что мать смотрела с умилением на своё спящее чадо; не чувствовал девичьи взгляды, наполненные эротическими флюидами; не ощущал взоров ненависти и агрессии представителей мужского пола. Обо всём этом мне после рассказывали родственники и друзья, удивляясь моему хладнокровию. Но никакого хладнокровия не было, а была «толстокожесть», то есть слабое сенсорное восприятие. Но в тут минуту, выйдя из бара, я понял, что значит ощутить взгляд. Мне казалось, что от спины по шее к затылку ползет скользкая змея, или щупальце осьминога, оставляя на коже холодный липкий клей. Я испытал чувство гадливости, омерзения и страха; резко оглянулся, с паникой заглядывая прохожим в глаза, но в следующую минуту это чувство исчезло. У меня развивается паранойя, — заключил я, но ощущение опасности, хоть и притупилось, полностью не исчезло. Я перевел дыхание, и решил, что всю эту историю действительно необходимо задокументировать. «Отправить эти бредни кому-нибудь, кто умеет писать», — эта мысль родилась, как усталая шутка, теперь же я задумался о ней всерьёз. Вернувшись вечером домой, я принялся подробно описывать происходящие со мной события. Когда я закончил, было поздно, но спать не хотелось, я заварил себе кофе и взялся за дневник Михаила Васильевича, только теперь за один из тех, в которых историк Руднев вел заметки о начале XX-го века. Спустя десять минут я увидел следующую запись: 1976 г. 12 октября. Вполне вероятно, что тирания, устроенная советской властью по отношении к Церкви, имела вполне конкретную материальную (а вовсе не идеологическую) цель — изъять у духовенства золото. Этой мысли Михаила Васильевича я не удивился. Ни для кого не секрет, что советская власть подгребала под себя золотые запасы страны просто с маниакальной напористостью. Рядовому гражданину СССР иметь золото в то время считалось преступлением против революции. Всева говорил, что золото необходимо для получения философского камня, но если чёрным магам золото требовалось в огромных количествах, то получается, что производство Камней они поставили на поток? — спросил я себя, и уже одно то, как звучал этот вопрос, заставляло меня ёжиться в недобром предчувствии. Заснул я поздно, и спал тревожным нервным сном. На следующий день я встал поздно. Умывшись и выпив кофе, я позвонил Михееву. — Всева, можешь мне объяснить механизм предсказаний? — озадачил я его вопросом. — Почему предсказание сбывается, даже если оно негативное и крайне нежелательное? Ведь люди, зная предсказание, могут изменить ситуацию так, чтобы предначертанные события не произошли вовсе. — Не всё так просто, Влад, — подумав, отозвался Михеев. — Предсказание бывает двух типов: ситуационное и структурное. Хороший пример ситуационного предсказателя — Вольф Мессинг. Он звонит друзьям и говорит, чтобы они не летели таким-то рейсом. Друзья откладывают поездку, самолет разбивается, в результате — друзья Мессинга живы. Но такие предсказания ограничены пределами судеб нескольких людей, которые на социальную структуру, такую, как например государство, не влияют, или влияют бесконечно мало. А великие предсказатели древности, такие, как тот же Парацельс, видели суть бытия. Им открывались законы развития социальных структур, а не судеб отдельных людей. Но изменить вектор развития даже небольшой страны, это тебе не билет на самолет сдать. — И всё же это возможно? В смысле, не позволить структурному предсказанию сбыться? — Теоретически да. Для этого необходимо изменить историю так, чтобы и предсказания не было… — Например, убить предсказателя? — Но если предсказатель жил в средневековье, то сделать это, как ты сам понимаешь, крайне затруднительно, — справедливо заметил Михеев. — Но, надо полагать, что достаточно сильным магам такое под силу? Михеев надолго замолчал, потом ответил тихо: — Влад, ты не понимаешь, куда лезешь, и чем это для тебя может закончиться. И, не прощаясь, повесил трубку. Я и в самом деле не понимал, куда лезу, и главное, насколько глубоко я уже туда залез. В конце концов, я, человек, живущий в XXI-ом веке, не верил до конца в магическое начало революции 1917-го года. Хотя с другой стороны, не зря же первым делом советская власть уничтожила интеллигенцию и духовенство. Первых за то, что могли понять, что происходит, а вторых, чтобы отбить у народа любой интерес к потусторонней реальности. А заодно и золотишко, которое водилось как у тех, так и у других, к рукам прибрать. И вместо религии навязали населению атеизм, — как не крути, а для царствующих колдунов это лучшая маскировка. А символ советской власти — пятиконечная звезда, использовавшийся в древнем Вавилоне, а потом и в Египте, как мощнейший оберег, кормчие нового порядка переиначили по-своему — закрасили кровью. Точно так же оккультисты III-го рейха взяли себе символом свастику — древнейший знак солнца, только зеркально ее перевернули. Вроде и тот же знак, а смысл уже совершенно другой. Да и что такое мавзолей Ленина — мраморная пирамида, с его толпами паломников и забальзамированным идолом внутри, как не зиккурат?.. Я снова вернулся к дневникам Михаила Васильевича, к тем, в которых он делал заметки о начале двадцатого века. И полчаса спустя обнаружил запись, которая меня поразила: 1972 г. 8 августа. Сегодня, работая в Ленинградском архиве, я случайно обнаружил странный документ, датированный 17 июня 1918 года. То, что документ попал мне в руки, не иначе как чудо, поскольку на нем стоял гриф «совершенно секретно», несмотря на то, что секретность давно пора было снять, ведь прошло 54 года. По сути, документ является инструкцией, описывающей сценарий убийства некоего лица под кодом ПКР, некоторым лицом под кодом ТСТ. Портрет этого ТСТ давался достаточно подробно. ТСТ бездарный врач, но амбициозен, сластолюб, жаден, даже алчен, в достижении цели не гнушается самых грязных средств. Кто эти два персонажа совершенно не ясно. Но далее текст ещё загадочнее. Говорится, что некий ГБ 13 октября 1541 года по настоящему календарю должен на охоте упасть с лошади и сломать ногу. ТСТ, не способный самостоятельно вылечить ГБ, обратится за помощью к ПКР, который начнет успешно лечить ГБ. Когда кризис болезни ГБ минует, ТСТ руками своих подручных убьет ПКР, чтобы не делиться с ним заработком, полученным от ГБ за лечение. Орудие — Камень (от чего-то, с большой буквы). Далее следует указание товарищу Боччи выдать товарищу Киловару Камень №7. Товарищу Тоциану предписывается разработать развернутую непротиворечивую легенду. Операцию следует провести неотлагательно, пока Воин играет со Львом. Подписан документ товарищами Левил, Боччи, Киловар, Тоциан и Дзож. Инструкция предписывает выполнение действий, но в прошлом! В середине XVI-го века. Далее: что может значить «Камень №7»? И самая загадочная фраза: пока Воин играет со Львом… Я несколько раз перечитал эту запись, и потом долго сидел и тупо на неё таращился, не желая принять смысл, который она несла. Я оставил дневник, поднялся, добрел до холодильника, выудил бутылку виски, вернулся за стол, налил себе полстакана, отпил, не чувствуя крепости алкоголя, закурил, и только потом позволил себе дальше размышлять о странном документе. 1541-ый год — дата смерти Парацельса по версии «Британики» и современных источников. Стало быть, ПКР — Парацельс, но что же может значить КР?.. Думал я над этим не долго, «Крест и розы» сами напрашивались. Труднее было с персонажами ГБ и ТСТ. Я снова просмотрел биографию Парацельса, и обнаружил, что последний год своей жизни Теофраст провел в Зальцбурге, которым заправлял тогда герцог Баварский — вот и ГБ. А личным лекарем герцога был Себастьян Теус, жирная сволочь и подлый интриган. Так что первая «Т» — очевидно, толстый. Камень — вне всяких сомнений, философский камень, а учитывая №7, то подготовились к своей миссии чёрные маги основательно, и до 1918-го года успели задействовать целых 6 Камней. Оставалось разобраться с фразой «пока Воин играет со Львом». Видимо, мой взбудораженный мозг разогнался настолько, что и эту загадку я решил слёту. Там, где магия, — размышлял я, — там и астрология, так что Воин и Лев, скорее всего, астрологические термины. Я нашел сайт, посвященный астрологии, и скоро выяснил, что загадочную фразу нужно трактовать так: Пока Марс находится в созвездии Льва. На том же сайте я узнал, что: это одно из самых сильных состояний Марса, поэтому он может давать огромную энергию для воли, напора, настойчивости и бесстрашия, которое вполне может дойти до безрассудства, — отличная энергетическая подпитка при магических ритуалах. Весь вечер и полночи я провел в размышлении. Бутылку допил, но нисколько не опьянел. Закончились и сигареты… Цепь событий длиною в три с половиной столетия выстраивалась четко, но это была безумная логика, и она сводила меня с ума. Если документ, на который случайно наткнулся историк Руднев существовал, то мне он был недоступен. Вполне возможно, что и уничтожен. В общем, версия, по которой чёрные маги Гипербореи в начале XX-го века изменили историю 350-ти летней давности, чтобы Парацельс умер раньше срока, а его десятое предсказание изменилось, всё больше и больше казалась мне истинной, но прямых доказательств этому не было. В конце концов, я решил, что необходимо снова посетить жилище Михаила Васильевича; возможно, мне удастся найти адресованные ему письма, ведь не может же быть такого, чтобы он вообще ни с кем не общался? С этой мыслью я и заснул. Следующим утром я позвонил Егору и уговорил его ехать на завещанную ему дачу; после некоторых колебаний он согласился. Но мы опоздали. От домика и сарая остались обгоревшие головешки, и судя по всему, пожар случился дня три-четыре назад. Егор был в бешенстве. Он матерился и орал небесам риторический вопрос: что теперь делать? Я молчал. Я был подавлен и, признаться, напуган. И ещё неизвестно, кому из нас было хуже, ведь Егор потерял всего лишь деньги. — Продай этот участок как можно скорей, — посоветовал я ему. — Не вздумай строить здесь себе дом. — Ну вот и купи! — тут же взъярился он. — Без дома этому куску земли цена три копейки! За всю дорогу до города мы не сказали друг другу ни слова. Высадив меня, Егор укатил не попрощавшись. Я медленно брёл по улице, размышляя о том, что мое расследование окончательно зашло в тупик. Если какие-то ниточки к связям Михаила Васильевича и существовали, то они сгорели вместе с домом. Следом я задался вопросом: а что, собственно, я ищу? То есть, что я искал, было понятно, но зачем мне это было нужно? Из праздного любопытства я вляпался в историю, развитие которой грозило не просто неприятностями, но, возможно, и смертью. Я был уверен, что пожар в доме Михаила Васильевича не случайность, и беда в том, что Егор теперь об этом догадывался тоже. Поэтому он на меня и разозлился… Смертью!.. Я застыл, как вкопанный. Какая-то женщина толкнула меня плечом, едко выругалась, но я не обратил на неё внимание. Я думал о том, что во всей этой кутерьме совершенно выпустил из виду факт смерти историка Руднева. Да, он был стар, но как именно он умер? Хреновый из меня сыщик, — заключил я, а затем поспешно достал телефон и набрал Егора. — Егор, только не бросай трубку! Это важно! — Говори, — отрывисто и сухо бросил он. — Как именно умер твой дед? — Голову ему проломили. Менты сказали — камнем. Я почувствовал слабость. Сказав «спасибо», я оборвал связь, кое-как засунул телефон в карман, добрел до ближайшей скамейки, буквально свалился на нее. У меня дрожали руки, и сосало в желудке. Видимо, я выглядел ужасно, потому что рядом вдруг остановился мужчина и спросил, всё ли у меня в порядке. Я ответил «да», мужчина помялся, отошёл и сел на соседнюю скамейку. Всё это я отмечал автоматически, в моей голове не было никаких мыслей — густая вязкая пустота. Так я сидел минут двадцать, а затем снова почувствовал на затылке взгляд. Мерзкий, холодный и колючий. Странно, но я не испытал страха или паники, вместо этого меня захлестнула ярость. Я вскочил и резко обернулся, готовый кинуться на первого подозрительного типа. Но ощущение взгляда пропало так же внезапно, как и появилось, люди проходили мимо по большей части не обращая на меня внимания. Нафига мне чужие демоны, — вспомнил я замечание Всевы Михеева, и решил, что мне стоит с ним поговорить ещё раз. Я встал и направился к ближайшему магазину, рассудив, что бутылка виски в предстоящей беседе лишней не будет. Но отойдя метров десять, я вдруг оглянулся — мужчина, который остановился спросить, всё ли у меня в порядке, по-прежнему сидел на скамейке, и теперь пристально за мной наблюдал. Его взгляд не вызывал во мне никаких ощущений, обычный взгляд обычного человека. Я махнул ему рукой, мол: всё в порядке, отвернулся и поспешил в магазин. — Заходи, — сказал Всева, нисколько не удивившись моему визиту. Выглядел он ужасно, осунулся и даже как-то постарел. Я прошел в комнату и сел на пол, облокотившись спиной о стену. Над моей головой висела дверь в nihil — мандала. На стенах появились новые знаки — пятиконечные звезды, вписанные в круги. Их было по одному на каждой стене, на потолке и полу, и ещё одна на двери, — всего 7. Войдя вслед за мной, Михеев плотно прикрыл дверь, повернулся и задумчиво на меня уставился. — Обереги? — я кивнул на одну из звезд. — Да. Тут безопасно. Пока. Откупорив виски, я сделал глоток из горлышка, протянул бутылку Михееву. Всева глотнул алкоголя, поставил бутылку на пол, подошел к окну, взял с подоконника какой-то старый журнал. — Заинтересовал ты меня своим Парацельсом, — сказал он, листая страницы. — Я нашёл статью, посвященную его смерти. — Какой именно? — спросил я отрешенно. — Что? — не понял Михеев. — Какая версия смерти? Там, где он умирает от неизлечимой болезни, или та, где ему голову расшибли камнем? — Так ты знаешь, что есть две версии его смерти? — этот вопрос должен был прозвучать удивленно, но удивления в голосе Михеева не было. — Впрочем, разумеется… Он протянул мне раскрытый журнал, я взял и начал читать. Текст назывался «Камень для Парацельса» (символичное название, — подумалось мне) и по своему содержанию больше походил на художественный рассказ, а не на публицистический очерк. Автором значился некий Тоциан Велинский. Я вспомнил это имя, оно фигурировало в инструкции, которую случайно обнаружил историк Руднев. Вспомнил, и не удивился. «…Погруженный в воспоминания, Парацельс сидел в трактире за кружкой пива, когда в помещение вошел толстяк Себастьян Теус – главный врач Зальцбурга. Завидев Парацельса, он тут же направился к нему и рассыпался в приветствиях «многоуважаемому коллеге». Оказалось, он разыскивал Парацельса, чтобы пригласить к его светлости герцогу Баварскому. На просторный двор герцогского дома они ступили с черного хода, и слуга препроводил их в покои раненого, лежавшего в забытьи. Парацельс откинул лебяжье одеяло: из ноги больного в нескольких местах торчала кость. Оказалось, что его светлость был на охоте и упал с внезапно понесшей лошади.Парацельс вправил больному кость, стараясь причинить как можно меньше боли, дал укрепляющую микстуру и приказал обтирать его всякий час уксусом против лихорадки. Сейчас опаснее всего была угроза начинавшейся гангрены. После этого поднялся, сказав, что должен составить гороскоп, чтобы понять, какова будет дальнейшая судьба больного. Теус был взбешен. Какой ещё гороскоп? Ему рассказывали, что Парацельс лечит отварами трав, особыми обеззараживающими примочками и собственного изготовления пилюлями. Их-то он и хотел заполучить, а уж кто даст их больному – не суть важно. Ведь всегда можно представить дело так, будто это он, Теус, помог его светлости, и заполучить в свои руки тот огромный гонорар, который Сабина, сестра его светлости, посулила за излечение брата. Так при чем тут гороскоп? Похоже, проклятый Парацельс просто тянет время и ищет способ, чтобы оттеснить его, Теуса, от постели больного. «Ничего, мы выбьем из тебя нужные примочки и таблетки, урод проклятый!» – такая мысль пронеслись в голове Себастьяна Теуса, когда он выходил вслед за Парацельсом на улицу. Теус привык действовать быстро. Благо, что осенний день не слишком долог, и на улице уже темнело. Короткое приказание, отданное шепотом, и вскоре на пути Парацельса, словно из-под земли, выросли какие-то люди в масках. Они стукнули лекаря по голове, сунули кляп в рот, нахлобучили ему на голову мешок, стянули руки веревкой и куда-то поволокли. Очнулся Парацельс в зловонном подвале на каменном полу. Дверь подвала вскоре отворилась, вошел огромный детина в маске с прорезями для глаз. Он внес свечу и дощечки для записей, сложил всё это у ног врача. – Чтобы к утру гороскоп был готов, – с угрозой в голосе произнес незнакомец, – и заодно напиши, что делать, чтобы герцог выздоровел, как можно быстрее встал. Иначе… Детина выразительно провел рукой у себя по шее и захлопнул дверь. Загремел задвигаемый засов. Парацельс задумался. Его наверняка убьют, хоть напишет он рецепт, хоть нет, – Теусу не нужны свидетели его темных делишек. А в том, что за похищением стоит именно Себастьян, Парацельс нисколько не сомневался. Только ему известно о гороскопе для герцога. Жаль только, что он забыл дома маленькую склянку с опием, которую обычно всегда носил с собой. Тогда не пришлось бы ждать своей смерти до утра. Чтобы занять томительно тянущееся время, Парацельс и в самом деле принялся за гороскоп герцога Баварского. Утро застало Парацельса погруженным в расчеты. Снова загремел засов, в подвал вошли два давешних его похитителя в масках. – Ну что, чудотворец, придумал ли ты лечение для его светлости? – спросил один. – Звезды говорят, что его светлость не поднимется и всякое лечение бесполезно, – прошелестел пересохшими губами Парацельс. Он обманывал своих похитителей. Звезды, напротив, сулили герцогу Баварскому долгую жизнь, и если бы его допустили к больному, он, наверное, смог бы ему помочь. Однако толстяк не способен изготовить нужные снадобья… Громилы переглянулись в нерешительности. Потом, забрав записи, отправились докладывать Теусу, как обстоят дела. Тот, услышав приговор, вынесенный Парацельсом герцогу Баварскому, пришел в ярость. И приказал убить непокорного, вдоволь поиздевавшись над его несчастным телом. Но мучители опоздали. Когда они вернулись в подвал, тело Парацельса уже начало остывать. Говорят, он напоследок проверил на практике ещё одну свою гипотезу. Он полагал, что сильный человек может не только продлить себе жизнь, но и ускорить собственную смерть. И он представил себе, как берет в руки заветную склянку с опием, откупоривает ее, вдыхает опиумные пары, и опьянение медленно, постепенно туманит голову и окутывает тело… Так что когда приспешники Теуса спустились в подвал, они нашли тело врача распростертым на холодном полу. На его некрасивом лице застыла гримаса блаженства. Руки его ещё оставались теплыми, но сердце уже не билось.Недолго думая, они выволокли его из подвала, оттащили на пустырь и бросили на произвол судьбы, проломив для верности жертве голову придорожным камнем». Отложив журнал, я поднял на Михеева глаза, спросил: — Всева, как ты думаешь, почему существует две версии смерти Парацельса? — Да мало ли… В одних хрониках написали так, в других эдак, и пошло-поехало. — Но есть ещё одна версия его смерти, третья. Она дошла до нас, потому что книга, в которой эта смерть описана, когда-то принадлежала розенкрейцеру Жану-Мишелю де Кастелла. — И что там написано? — Что Парацельс дожил до 72-ти двух лет и скончался на руках своих учеников. Всева шумно выдохнул, глотнул виски, задумчиво произнес: — Ну, брат, и дела… То-то я смотрю энергии зашевелились. Да какое там зашевелились — целый шторм поднялся, и ты в эпицентре! И как тебя угораздило в такое вляпаться? — Как ты думаешь, что теперь будет? — спросил я рассеяно. Он заглянул мне в глаза и очень серьезно ответил: — Если я всё правильно понимаю, тебя убьют. — И что, совсем нельзя избежать? Ну, уехать там, спрятаться? — Убежать можно от милиции, от спецслужб, и то, при очень большом везении и наличии достаточной суммы денег. От заклятия убежать невозможно. — Слушай, но ведь эти… чёрные маги, их же царствование кончилось в 91-ом! Как?.. Почему до сих пор?.. Минуту Всева смотрел на меня, как на неразумное дитя, затем ответил устало: — Ты наивный, Влад, как напильник. С чего ты взял, что их правление кончилось? Просто вывеску сменили. Я оставался у Михеева до вечера, потом, не спрашивая позволения, лег на матрас. Глаза слипались, хотелось спать, и я чувствовал, что действительно могу выспаться, потому что в стенах квартиры Михеева ощущал защищенность, какую моя собственная квартира мне дать не могла. Перед тем, как уснуть, помню, Всева накрыл меня простыней. Я и в самом деле спал крепко, но проснулся всё равно разбитым. Покидая квартиру Всевы, я оглянулся на звезды-обереги, Михеев проследил мой взгляд, понял, о чём я думаю, сказал печально: — Это всего лишь маскировочная сетка. Прятать тебя тут вечно не выйдет. Я пожал ему руку, а он грустно сказал мне «прощай», чем усугубил моё и так подавленное состояние. Я отправился домой, решив, что французскую энциклопедию и дневники Михаила Васильевича необходимо спрятать. Но прятать ничего не пришлось. Дверь моей квартиры была прикрыта, но замок оказался сломанным. Французская энциклопедия и дневники Михаила Васильевича исчезли. Пропал и системный блок компьютера, а следовательно и записи, которые я вел. Всё остальное оставалось на своих местах. В некоторой прострации я сел за стол, взял ручку и принялся восстанавливать свою историю, записывая её теперь на бумагу, и занимался этим до самого вечера, сделав всего пару перерывов на чай с бутербродами. Рукопись я решил вложить в конверт и отправить своему знакомому по университету, который сможет правильно ею распорядиться. Вот и всё. Мне остается отправить письмо, больше никаких дел у меня нет. Никаких, кроме как ждать, когда Камень проломит мне голову. Вместо послесловия На этом текст рукописи заканчивается. Я назвал её «Три смерти Парацельса», но правильнее было бы назвать этот текст «История, которой не было». Дело в том, что я не знаю, кто такие Владислав Никитин, Всеволод Михеев и Егор Руднев. Я обзвонил своих товарищей по университету, и ни один из них не смог вспомнить эти имена. Мало того, один из моих приятелей посетил архив нашего ВУЗа и перелопатил списки студентов за 10 лет, с 1990-го по 2000-ый — ничего. Но это ещё не всё. На последнем листе есть дописка, сделанная другим почерком. Её содержание так же загадочно, как и история Владислава: «Владислав Никитин скончался 26-го декабря 2003-го года. Причина смерти: черепно-мозговая травма, нанесенная тяжелым тупым предметом, предположительно камнем. Моя обязанность, как душеприказчика господина Никитина В. А., доставить это письмо адресату без изменений». И подпись: Николас де Кастелла. P.S. Я воздерживаюсь от комментариев к этому тексту. На детских площадках, в парках и придорожных канавах полно камней, и откуда мне знать, какой из них — философский?

Да, Вы правы, надо им, точно как и нам в своё время, стать раком и радостно встречать пиндосовский член со жвачкой. Во всей их красе. Это ведь так по-демократически. В особенности, глядя на нашу теперешнюю Украину. Вернее, на её останки остатки. Нет?..

Трамвай явно чешский. Татра T3?..

В Сирии опубликовали видео инсценировки «химатаки» в Идлибе Сирийское агентство SANA опубликовало видео инсценировок якобы химической атаки в сирийской провинции Идлиб, которые подготовили «Белые каски» для обвинения в атаке армии САР, однако видео через несколько минут было удалено с сервиса Youtube. В опубликованном агентством пятиминутном ролике три варианта одного и того же видео инсценировки с немного отличающимися «сценариями» и расстановкой действующих лиц. В начале видео на земле лежат якобы «жертвы» химатаки, одного мужчину переносят на носилках в машину скорой помощи, а ребенка поливают водой в фургоне пикапа. При этом во второй и третьей версии видео мужчина уже не лежит на носилках, а помогает остальным поливать ребенка водой. Видео было удалено через несколько минут после публикации, статья о видеоролике на арабской и английской версиях сайта агентства осталась. Видео: https://vk.com/video-70187376_456240883 http://rusvesna.su/news/1537562957

Как и кем раздуваются любые конфликты в России Как известно, на днях в Кабардино-Балкарии произошли столкновения между жителями двух соседних сёл. В одном из сёл, Заюково, проживают преимущественно кабардинцы (но не только), во втором, Кенделен, – преимущественно балкарцы (но не только). Поводом к стычке послужил конный пробег, устроенный адыгской организацией «Собратие всадников» в честь 310-летия Канжальской битвы. Маршрут пробега традиционно пролегает через оба села. Если честно, событие совершенно рядовое, сходки «село на село» до сих пор бывают и в России, и на Украине, и тем более на Кавказе. Я бы даже не обратил на него внимания, если бы не некоторые обстоятельства. В первую очередь – чересчур пристальное внимание к данному событию со стороны радио «Свобода» (и их дочерней структуры «Кавказ.Реалии»), «BBC» и телеканала «Дождь». Причём все они в один голос утверждают, будто главной причиной конфликта было то, что балкарцы считают, будто Канжальской битвы (важного события в кабардинской истории) не было. Хотя историки РАН не только подтвердили сам факт битвы, но и подчеркивают её историческую значимость. Но на самом деле причины столкновений между жителями двух сёл (которые происходят почти каждый год) является неулаженный территориальный спор. То есть между ними до сих пор нет чёткой договорённости, где заканчивается земля одного села и начинается земля второго. Классический спор за межу. Все же исторические и этнические моменты являются лишь приложением к этому спору, а конные походы исторических обществ к месту битвы – поводом для драки. Надеюсь, из школьного курса истории все помнят, в чём разница между причиной и поводом? Есть ещё два момента. Во-первых, полиция и Росгвардия утверждают, что в течение дня им удавалось разруливать все конфликтные ситуации, а возникшую вечером массовую драку спровоцировали два агрессивных провокатора. Которых, как оказалось, никто из местных жителей не знает. Во-вторых, в местных республиканских форумах и пабликах Нальчика в соцсетях внезапно появился ряд очень агрессивных комментаторов, которые активно разжигали вражду постоянными вбросами и оскорбительным поведением. Нам удалось отследить некоторых из этих провокаторов. И они, внезапно, оказались с Украины. Уточняю: не выходцы с Украины, живущие в Кабардино-Балкарии, а именно жители Украины, пишущие прямо оттуда. Подытожим: драку спровоцировали неизвестные приезжие, истерию вокруг неё в соцсетях разжигают укроботы, а пытаются превратить это в этнический конфликт подконтрольные Соединённым Штатам СМИ. Кому ещё что не ясно? https://news-front.info/2018/09/21/kak-i-kem-razduvayutsya-lyubye-konflikty-v-rossii/#.W6SyQ1elR_Y.facebook