мутабор

пидорг

"Дилетант"... Пакт Молотова-Риббентропа? Эпизод №8. Предтечи мюнхенского сговора +T- Англия и Польша благословляют выход Германии из версальских ограничений. Уничтожение Малой и Балканской Антанты. Германия и Польша формируют северный и южный европейские антисоветские военные фланги из Латвии, Эстонии, Венгрии и Румынии Осенью 1933-го сразу после демонстративного выхода Германии из Лиги Наций и ее отказа участвовать в конференции по разоружению возникла идея «восточного пакта». Инициатором проекта выступил глава французской дипломатии Поль-Бонкур, который сначала через серию бесед с советским полпредом в Париже Довгалевским, а затем и в личной встрече с советским наркомом индел 31 октября 1933-го предложил заключить пакт о региональной взаимопомощи на востоке. Параллельно предлагалось подписание советско-французского договора о взаимопомощи и вступление СССР в Лигу Наций. Москва поддержала французскую идею, и 28 декабря 1933-го полпред СССР в Париже Довгалевский передал Поль-Бонкуру ответные предложения СССР о заключении регионального пакта о взаимной помощи на случай агрессии [1]. В мае 1934-го, министр иностранных дел Франции Барту, выступая в парламенте заявил, что «французская политика стремится к сближению с СССР» [2]. Это сближение с Францией, предложение о заключении «восточного пакта», сопряженное с приглашением в Лигу Наций, означало прорыв внешнеполитической изоляции СССР и выход его в Европу в качестве равноправного игрока на континенте. При этом «восточный пакт» был отказом от стратегии сдерживания СССР посредством системы «санитарного кордона», и мог быть для СССР надежным тылом на Западе с точки зрения японских угроз на Дальнем Востоке. «Восточный пакт, который неизбежно должен был бы сцементировать все французские связи на Востоке (ДМ: Малую и Балканскую Антанты) и в сильнейшей степени гарантировать безопасность самой Франции, способствовал бы чрезвычайному росту французского международного могущества», - сформулирует в последствии советский полпред в Великобритании Майский в письме на имя Литвинова [3]. Идея «восточного пакта» Барту предполагала участие в нем и Германии. В отличие от линии Клемансо - Пуанкаре - Фоша, которые пытались сдерживать Германию через ее окружение, Барту намеревался интегрировать Берлин внутрь международной коллективной системы, находившейся под эгидой Франции. Эту угрозу Германии глава МИД третьего рейха фон Нейрат объяснит следующим образом: «Политические цели нового предложения о пакте легко различимы, — отмечалось в циркулярном письме министра иностранных дел Нейрата от 8 июня 1934 г. — Германия будет вовлечена в систему, где господствующее положение займут Франция и Советский Союз… В силу своего центрального положения Германия окажется во власти русско-французской политики» [4]. 27 июня 1934-го проект «восточного пакта» был передан французами англичанам. Лондон одобрил проект, с оговорками - насчет возможности довооружения Германии. Традиционно Лондон выстраивал в Европе систему баланса сил, поддерживая менее сильное государство против наиболее мощного. До Первой мировой войны наиболее сильным была Германия - Англия поддерживала Францию. После Первой мировой войны Франция стала доминировать на континенте, Лондон начал поддерживать Италию и Германию. Такой же политики "баланса сил", претендуя на статус великой державы, стремилась поддерживать в период 1918-1939 годов и Польша [5]. Советский полпред в Лондоне Майский по поводу британского отношения к «восточному пакту» писал, что англичане предпочли бы видеть Францию «изолированной от всех или большей части своих восточных друзей, в особенности от СССР, ибо тогда, ввиду все усиливающейся Германии, Франция стала бы совсем ручной и пошла бы на поводу у британской политики» [6]. Тем не менее, Великобритания официально поддержала проект «восточного пакта». Таким образом, участниками пакта должны были стать следующие страны Центральной и Восточной Европы: Польша, Чехословакия, Германия, СССР, Литва, Латвия, Эстония и Финляндия. Включение Прибалтики и Финляндии в «восточный пакт» можно рассматривать как более широкое их привлечение, как участников антисоветского Варшавского договора 17 марта 1922 года (ДМ: за исключением Литвы у которой тогда Польша отвоевала Виленский край) созданного тогда для сдерживания СССР под эгидой Польши, патронируемой Францией, для новых задач - уравновешивания Германии. Эти страны бы обязывались взаимно гарантировать нерушимость границ и оказывать помощь государству - участнику пакта, которое подверглось нападению, и, соответственно, не оказывать никакой помощи государству-агрессору. Кроме этого договора, планировалось заключение отдельного пакта о взаимной помощи между СССР и Францией. Т. е. Франция стала бы гарантом «восточного пакта», а СССР вместе с Англией и Италией - гарантом Локарнского пакта 1925 г. (серия договоров, ключевым из которых был Рейнский пакт - о признании западных границ Германии, установленных Версальским договором; в случае нарушения условий договора державы-гаранты - Франция, Бельгия, Великобритания и Италия получали право на решительные ответные действия). Таким образом Гитлер оказывался бы связанным по рукам и ногам уже в 1934 г. Как отметил германский дипломат Герберт фон Дирксен, бывший на тот момент послом Германии в Японии, «восточный пакт запирал дверь перед пересмотром восточных границ» [7]. Без Польши вся идея «восточного пакта» обессмысливалась. 24 апреля 1934-го временный поверенный в делах СССР во Франции сообщает в НКИД о своих беседах с Барту и Леже (генеральным секретарем МИД Франции): «Я подробно беседовал с ним, как и с Барту, относительно Польши, и изложил ему все соображения, которые были преподаны в ваших письмах. Я ему, в частности, указал на то, что мы сами считали непременным условием заключения конвенции участие в таковой Польши». Французы соглашаются: «конфигурация граней такова, что без содействия Польши конвенция не может быть осуществлена» [8]. Французский посол в Польше Лярош: «поведение Польши является решающим. Польша не может ограничиться только „сочувствием“ к пакту (как, например, Англия), а должна сказать, участвует она в нем или нет. Неучастие Польши сводит весь пакт к бессмыслице,в то время как неучастие Германии практически ничего бы не изменило» [9]. Генсек французского МИД Леже советскому временному поверенному во Франции, «Польша постоянно упрекала Францию в отсутствии Восточного Локарно и не сможет уклониться» [10]. Теперь "восточный пакт" мог стать "восточным Локарно". Тот же Леже говорил 28 апреля 1934-го советскому временному поверенному во Франции, «Германия не посмеет отказаться (ДМ: от участия в «восточном ракте»), не ставя себя в невыгодное положение,- эта формула… устранит (ДМ: её Германии) упрек в „окружении Германии“»[11]. В сложившихся обстоятельствах фон Нейрат предложил публично не выступать против пакта, обнажая тем самым свои антиверсальские интересы, а действовать хитрее. В циркулярном письме послам в Лондоне, Риме и посланнику в Бельгии от 8 июня 1934-го он дал следующие инструкции: «Для срыва такого намерения хорошо было бы, если мы не отклоняли бы предложения сразу, а стали на путь затягивания вопроса. При этом мы могли бы, наряду с нашими возражениями, отметить и ряд положительных моментов, присутствующих в предложении; и мы должны были бы позаботиться также о том, чтобы как можно больше возражений выдвинули другие страны» [12]. Этот приём в дальнейшем германская дипломатия будет использовать каждый раз, что бы сформировать более широкую коалицию международных «претензий» - как к той же Чехословакии, использую для этого Польшу и Венгрию. Этим же приемом будет пользоваться польская дипломатия размывая межвоенную систему международной безопасности выстраиваемую Францией. Такой "другой" страной, в данном случае, стала Польша, не сумевшая в начале 20-х реализовать до конца мечту Пилсудского о Польши в границах 1772 года и о "Междуморье" во главе с Польшей. Ей удалось «только», с начала в войне с советскими республиками Белоруссии, Украины, Латвии, Литвы, России и Галиции завоевать этнически не польские территории Галиции, белорусские и украинские территории восточнее «линии Керзона», а потом в войне с Литвой Виленский край – Серединную Литву. 5 июня 1934-го Литвинов пишет сообщение в НКИД по итогам своего обеда с Беком: «Но мое впечатление таково, что без Германии Польша, наверно, отклонит пакт, а при согласии Германии тоже маловероятно, чтобы она его приняла. Возможно, что Польша сагитирует Германию, чтобы она отказалась, если та вообще в такой агитации нуждается» [13]. «Польша является главным затруднением в осуществлении регионального пакта, - пишет 27 июня 1934 г. Литвинов советскому полпреду в Италии Потемкину, - Бек не дал отрицательного ответа в Женеве ни Барту, ни мне, но не скрывал своего скорее отрицательного отношения к пакту». Польша, продолжает он, «вероятно, будет прятаться за спину Германии, обусловливая свое согласие участием в пакте Германии, с тем чтобы отказ Германии избавил ее от необходимости открыто выявить ее собственную отрицательную позицию». А в целом «позиция же эта определяется общим с Германией желанием не связывать себе руки на случай всяких военных возможностей» [14]. «Основную роль в провале пакта играет, конечно, Польша, позиция которой, вследствие занимаемого Польшей географического положения, несомненно, является главным препятствием к осуществлению этой акции, - пишет 4 июля 1934-го Стомоняков советскому полпреду в Варшаве Давтяну. - Все получаемые нами информации без единого исключения подтверждают эту роль Польши. Излишне останавливаться на том, что эта позиция Польши, как и ее отрицательная позиция в отношении нашего вступления в Лигу Наций, а также вообще весь курс польской политики на сотрудничество с Германией диктуются спекуляцией пилсудчиков на японо-советскую войну, перспектива которой лежит в основе всех их политических расчетов» [15]. В том же письме Стомоняков сообщает: «Польша и Германия делают большие усилия оказать влияние на позиции Латвии и Эстонии в отношении заключения Восточноевропейского пакта взаимопомощи» [16]. В мае 1934-го в Латвии произошел фашистский переворот Ульманиса, который установил диктатуру. Германофильский крен в политике Латвии при Ульманисе облегчал задачу Варшаве и Берлину по срыву реализации идеи «восточного пакта». В дальнейшем это давление со стороны Германии воплотиться в так называемее «пакты о не нападении» лета 1939 года с Латвией и Эстоний, как и с Финляндией, пакты с антисоветской направленностью, формально оформив то многолетнее военное сотрудничество и боевое братство которое военные этих стран обрели совместно с Германией в борьбе против русских начиная с 1914 и с большевиками с 1917 . Юзеф Бек 3 июля 1934-го заявит Давтяну, что «само название „Восточное Локарно“ ему не нравится потому, что слово „Локарно“ вообще представляет неприятный термин для поляков». В ответ на что советскому полпреду пришлось разъяснять Беку элементарные вещи: «дело не в названии и вообще слово „Локарно“ пущено не нами, а различными газетами. Дело в самом принципе пакта, который имеет в виду обеспечить стабилизацию мира в определенном участке Европы» [17]. Теперь Польша требовала не просто участия Германии в проекте, но «включения в пакт статьи о полном сохранении в силе польско-германского соглашения в качестве базы отношений между обеими странами». Кроме того, Польша настаивала, чтобы ее избавили от каких-либо «обязательств в отношении Чехословакии» и «освобождения Польши от обязательств в отношении Литвы» [18]. К обоим у Польши были давние территориальные претензии. Чтобы исключить какие-либо сепаратные переговоры с Гитлером, Москва настояла на подписании 5 декабря 1934 г. советско-французского протокола о том, что «каждое из этих двух государств обязуется не заключать никаких политических соглашений с Германией без предварительного совещания с другим правительством» и информировать друг друга о своих переговорах с представителями Германии, равно как и о всех политических предложениях, которые «ему будут сделаны со стороны Германии каким бы то ни было путем». К этому протоколу присоединилась и Чехословакия [19]. В конце ноября 1934-го Лаваль направил Беку согласованный с Литвиновым меморандум, составленный, как не преминул отметить советский нарком, «довольно ловко и убедительно». Суть его сводилась к следующему. Франция разделяет позицию Польши, что в пакте должна принимать участие и Германия. Однако, подчеркивал Лаваль, это участие будет «скорее реализуемо, если Польша даст принципиальный положительный ответ и не захочет делить с Германией ответственность за провал». Если же Польша настаивает на включении в «восточный пакт» содержания польско-германского соглашения, то «надо включить также двусторонние договоры о ненападении между Польшей, СССР и Балтийскими странами». Лаваль и Литвинов вместе выработали положение меморандума, предполагающее освобождение Польши от оказания помощи Литве и Чехословакии. Заканчивался документ «призывом к союзническим чувствам и интересам» [20]. Спустя месяц Польша дала «неудовлетворительный» ответ. Польша не захотела перенести тот объем взаимных обязательств которого они достигли в пакте Гитлера-Пилсудского на всех участников системы коллективной безопасности «восточного пакта». Об неудовлетворительном ответе Польши сообщил французский премьер Фланден советскому полпреду в Париже 4 января 1935-го: «Польша явно укрывается за Германию, полякам придется раскаиваться, что они избрали такого партнера». И пророчески добавил: «Положение Польши может оказаться фатальным» [21]. К сожалению это поляки поняли только в сентябре 1939 года. 10 января 1935-го Муссолини сообщил советскому полпреду в Италии о разговоре Бека с итальянским послом в Варшаве: «Бек заявил о твердом решении Польши не присоединяться к Восточному пакту» [22]. «Не только мы, но и весь мир недоумевает по поводу отрицательного отношения Польши к Восточному пакту, - говорил 10 февраля 1935 г. Литвинов польскому послу в СССР Лукасевичу. - А когда нет этому удовлетворительных явных объяснений, то, естественно, ищут скрытых объяснений, и на этой почве не может не развиваться некоторая подозрительность». «Неужели, - спрашивал Литвинов польского посла, - он серьезно думает, что литовская или латвийская армии могут служить барьером против нападения на нас Германии. Неужели он не понимает, что эти армии могут быть опрокинуты в 3 дня даже нынешним рейхсвером? Но допустим, что немцы остановятся у наших границ, захватив лишь Прибалтику. Разве Польша с этим готова мириться?». Лукасевич пробормотал, что Германия, мол, знает, как к этому относится Польша. Литвинов это подхватил, отметив, что в германопольском протоколе нет ни слова о Прибалтике. «Стало быть, — продолжил он, —Германии может быть известно об отношении Польши к этой проблеме из другого соглашения, ни нам, никому другому неизвестного. В том-то и дело, что ни один здравомыслящий человек не допускает, чтобы Польша могла относиться равнодушно к захвату Прибалтики Германией, и раз Польша тем не менее отклоняет всякие гарантии против такой эвентуальности, то отсюда естественно предположение о наличии какого-то другого соглашения между Германией и Польшей, в котором, может быть, говорится не только о Прибалтике». (ДМ: учитывая давнюю польскую «ягеллонскую идею», «прометеизм» Пилсудского и проект Пилсудского с Польшей от Балтийского до Черного морей) Литвинов недоумевал: если Польша так уверена в отсутствии какой-либо опасности как ей самой, так и Прибалтике и СССР, то еще менее понятно - «почему она отказывается подписать пакт, который почти ни к чему ее не обязывает и который к тому же, несомненно, улучшил бы ее отношения как с СССР, так и с Францией»? А поскольку поляки высказывали отрицательное отношение не только к «восточному пакту», но и к готовившемуся параллельно французско-советскому договору о взаимопомощи, Литвинов не мог не озадачить польского посла и на этот счет: «Я не вижу, почему наш „союз“ с Францией - союзницей Польши - должен мешать нашим добрососедским отношениям с Польшей» [23]. Но все становится на свои места и польская линия обретает логическую форму, если принять во внимание польско-германские договоренности, включая высоковероятные секретные протоколы, да добавить к этому также и польско-японские контакты в области сотрудничества офицерского корпуса и взаимного оснащения вооружениями. Полпред СССР в Польше писал 24 февраля 1935-го на имя Стомонякова: «Пока что германо-польский флирт продолжается вовсю: триумфальное турне с лекциями по Германии Каден-Бандровского (ДМ: известный польский писатель), поездка представителей Варшавского и Краковского муниципалитетов в Дрезден на шопеновские торжества, выставка польской графики в ряде городов Германии, радиопереклички, поездка делегации в составе 20 человек польского министерства коммуникаций в ряд городов Германии и т. д. Польская пресса по-прежнему занимает исключительно дружественную позицию в отношении Германии, а корреспонденты „Газеты польской“ в Берлине и других городах Европы превозносят Гитлера и его политику» [24]. 15 марта 1935-го французский посол в Варшаве Лярош «узнал, что у Пилсудского и Бека возник новый аргумент против "восточного пакта". Пилсудский считает принципиально невозможным принимать помощь от стран, участвовавших в разделе Польши». Как прокомментирует это советский полпред в Варшаве, «однако поляки не хотят пользоваться этим аргументом в Берлине (ДМ: Пруссия участвовала в разделах Польши.), чтобы не вызвать конфликта с немцами, тем более что это могло бы противоречить имеющимся возможным взаимным польско-германским обязательствам» [25]. 16 марта 1935 г. Гитлер «хоронит» Версальский договор — в Германии принимается «Закон о строительстве вермахта», которым вводится всеобщая воинская повинность. Число дивизий должно было возрасти до 36, а общая численность сухопутной армии Германии со 100 тыс. достичь 500 тыс. 18 июня 1935 г. заключено Морское соглашение в форме обмена письмами между главой британского МИД Хором и специальным уполномоченным Гитлера Риббентропом. Оно узаконит вооружение Германии, при этом Польша уже извещена об этом Герингом. Герингом на которого летом 1939 года будет возложена миссия переговоров с Англией о заключении всеобъемлющего соглашения между Германией и Великобританией и её колониями, пакта разрабатываемого параллельно с работой приведшей к пакту Молотова-Риббентропа. Польские дипломаты, полагавшие такую доверительность со стороны нацистов свидетельством отношения к Польше как к «великой державе», «равной Германии», разболтают об этом предупредительном сообщении Германии о выходе из ограничений Версаля, своим коллегам из других стран. Информация дойдет и до Москвы. 23 марта 1935-го нарком индел Литвинов в письме советскому полпреду во Франции Потемкину напишет: «Польша была извещена Герингом в Варшаве, что не позднее апреля будет аннулирован V раздел Версальского договора» [26]. Литвинов 5 апреля 1935 сообщает советскому полпреду в Чехословакии Александровскому: «Польский советник и военный атташе в одной из европейских столиц говорили нашему полпреду, что Польша не возражает против захвата немцами Австрии и, может быть, даже Мемеля. Польша вообще не согласна с формулой „мир неделим“ Она считает, что если Германия захватит Австрию, то либо война будет локализована, либо вообще ее не будет, ибо итальянцы лишь бряцают оружием. (ДМ: Муссолинни очень ревностно и настороженно относился к возможному аншлюсу Австрии из за территориальных споров с Австрией). Они также сказали, что Польша не присоединяется к Восточному пакту еще и потому, что считает свою границу с Чехословакией несправедливой: во время советско-польской войны чехи захватили те районы, в которых должен был бы иметь место плебисцит. (ДМ: плебисцит который они в той же советско –польской войне игнорировали на захваченной ими территории Белоруссии, Украины и Галиции). Не всегда советник и военный атташе отражают мнение своих правительств, но в данном случае надо признать, что они действительно выбалтывают то, чего не договаривает Бек» [27]. 8 апреля 1935-го Литвинов имел беседу с посланником Венгрии в СССР Юнгерт- Арноти. Литвинов спрашивал Юнгерта, «чем объясняются слухи о том, что свои антисоветские планы Польша строит в предположении тесного сотрудничества с Венгрией». «Я понимаю интерес Польши, говорил он, - но мне не совсем понятно, что может толкать Венгрию в сторону агрессии против СССР» [28]. 6 июня1935 Литвинов сообщает советскому полпреду в Румынии Островскому: «Геринг в Будапеште рисовал перед Венгрией перспективы скорого возврата аннексированных Чехословакией венгерских областей, если Венгрия пойдет вместе с Германией и Польшей»[29]. 2 мая 1935-го был подписан договор о взаимопомощи между Францией и СССР, 16 мая советско-чехословацкий договор. В промежутке между их подписанием Польша потребовала объяснений от Румынии. Польский посланник в Будапеште Арцишевский выразил протест из-за того, что «Титулеску (ДМ: глава МИД Румынии.) будто бы договорился в Женеве со мною и Бенешем о пропуске советских войск через Румынию на помощь Чехословакии, что якобы противоречит румыно-польскому договору, - писал Литвинов 10 мая 1935 г. советскому полпреду в Польше. На самом деле мы подобных переговоров в Женеве не вели. Сообщаю для сведения» [30]. Черчилль в фундаментальном труде «Вторая мировая война» о срыве подписания «восточного пакта»: «Германо-польский пакт позволил нацистам сосредоточить внимание сначала на Австрии, а затем на Чехословакии, что имело гибельные последствия для этих несчастных стран. Он временно ослабил связи между Францией и Польшей и помешал развитию солидарности между государствами Европы» [31]. Придя к власти, нацисты заявили о своем намерении ремилитаризовать Рейнскую зону. В частности, 18 декабря 1933-го правительство Гитлера потребовало от Лиги Наций отмены всех военных статей Версальского договора, разрешения увеличить немецкую армию до 300 тыс. чел., (ДМ: в реальности добились большего) возобновления производства всех видов вооружения и ввода германских войск в Рейнскую зону. Но только 2 мая 1935 г., когда была обеспечена лояльность Польши и заявлено о выходе Германии из военных статей Версаля, главком вермахта генерал фон Бломберг издал директиву о подготовке операции «Шулунг» - по занятию Рейнской демилитаризованной зоны, параллельно была начата разработка плана военных действий против Чехословакии. Согласно директивы Бломберга № 1400/35: "…Отправные пункты для расчета: - ограничение чисто оборонительными действиями (в крайнем случае сдерживающими боями) на Западе; - если в критический момент сосредоточенные там силы окажутся недостаточными, то немедленная переброска восточнопрусских дивизийпо железной дороге (ДМ: а это возможно только по территории Польши и с её согласия, то что было отказано Польшей СССР как в 1938 году в случае с Чехословакией, что в 1939 году в случае с самой Польшей. Это к вопросу об межвоенной политике Польши в духе «баланса сил» между «двумя тоталитарными режимами», которой придерживается современная польская историография [5].) или по морю." [32]. Видно что гитлеровское руководство твердо уверено, что Польша - как бы союзник Франции - не то что не станет воевать на стороне Франции, а выступит даже не как нейтральная а как союзная Германии страна. Конец 1935-го - начало 1936-го - это период, когда польская пресса открыто обсуждала варианты возможного расчленения СССР в союзе с гитлеровской Германией и Японией. Молотов, в то время Председатель СНК, даже помянет в своем докладе на 11-й сессии ЦИК 10 января 1936-го «пана Студницкого и безголовых панов из краковской газеты „Час“, которые настолько распоясались, что открыто болтают в печати о захвате некоторых территорий СССР, что в пьяном бреду снилось разным чудакам уже не раз» [33]. От польской прессы доставалось не только Советскому Союзу. Диффамации подвергалась и политика Франции. При этом в начале 1936-го польские власти закрыли во Львове антигитлеровский комитет и арестовали его организаторов[34]. Появлялось все больше данных о соглашениях военного характера между Японией и Германией «и о связи с этим делом Польши» [35]. Германия и Польша активно обхаживали страны Балтии, прорабатывали проекты создания «Балтийской Антанты» во главе с Польшей [36], что, конечно, подогревало шовинистические и великодержавные чувства последней и усиливало ее желание дружить с Гитлером. Бек выступает в защиту «законных прав» Германии в Лиге Наций. «Дальнейшими фактами, подтверждающими нерушимость прогерманской политики Польши, являются новый визит Бека в Берлин и его переговоры с Нейратом и Герингом, предстоящая поездка в Польшу не то Геринга, не то Франка», - пишет 7 февраля 1936-го замнаркома Стомоняков советскому полпреду в Польше [37]. Приехал Геринг, с неофициальным визитом, как обычно для охоты в любимом им Беловежье. Он известил союзных поляков о предстоящей акции в Рейнской зоне, что следует из записи в дневнике заместителя министра иностранных дел Польши Шембека от 19 февраля 1936-го [38]. В качестве предлога для одностороннего выхода из Версальского и Локарнского договоров Гитлер решил избрать ратификацию Францией советско-французского договора о взаимопомощи от 2 мая 1935-го. В это же время полным ходом идет сближение Польши с другим агрессором - фашистской Италией. «Особого внимания, - писал замнаркома индел советскому полпреду в Польше, заслуживает далее развивающееся сближение Польши с Италией. Мы знаем из разных источников о растущей близости польско-итальянских отношений, близости, связанной с более широкими попытками сколачивания блока фашистских держав (Италия, Польша, Германия, Япония)» [39]. Муссолини, не найдя взаимопонимания по колониальному вопросу с Францией и Англией, но поддержанный Германией и Польшей,берет курс на сближение с последними, учитывая ренессанс идей польского колониализма, «осадничества» в направлении Африки и Латинской Америки. «Осадничество» земель Украины и Белоруссии в понимании польских властей почти завершено, концлагерем для всех с этим не согласным в Березе-Картузской. «Итало-германский блок, подкрепленный Польшей мог бы, по мнению Муссолини, приступить к исправлению границы между Румынией и Венгрией», —информировал 11 февраля 1936-го Литвинов о текущих раскладах европейской политики советского полпреда в Германии Сурица. Чехословакию, по мысли Муссолини, можно было бы разделить между Польшей и Венгрией, в то время как Югославию - между Болгарией, Италией и Венгрией. После того как Центральная Европа была бы «приведена в порядок», можно было бы приступить «к разрешению других проблем». А именно: «Германия реализовала бы свои планы на Востоке, а Италия - в Малой Азии. Подкрепленные балканским и дунайским блоками Италия и Германия могли бы выступать против франко-английского блока» [40]. Черчилль в те дни заявил: «Занятие Рейнской области имеет серьезное значение, поскольку это создает угрозу для Голландии, Бельгии и Франции… Когда будет создана линия укреплений, а я полагаю, что это произойдет довольно скоро, это бесспорно отразится на положении в Европе. Будет создан барьер, прикрывающий парадную дверь Германии (ДМ: со стороны Запада), и это даст Германии возможность предпринимать вылазки на Восток и на Юг через другие двери» [41]. В беседе с замнаркома индел Крестинским 15 марта 1936-го глав-ред газеты «Тан» отмечает, что ввод немецких войск в Рейнскую зону - это и проблема СССР, т. к. «задача, которую ставит себе Германия, состоит в том, чтобы, укрепив Рейнскую область, запереть Францию в ее границах и таким образом сделать невозможной на будущее помощь с ее стороны ее союзникам в Центральной и Восточней Европе». Хорошо информированный советский замнаркома индел оговаривается, что подобное выступление Польши ему представляется «сомнительным», но разбирает и этот вариант: «если польские войска действительно выступили бы против Германии, то мы могли бы на первом этапе войны поддержать их снабжением и таким образом совместными усилиями оттянуть часть немецких войск от Франции… Это, конечно, облегчилось бы, если бы Польша действительно помогла Франции». Однако, возвращается он к своему прежнему тезису, выступление Польши против Германии - из разряда фантастики. А в реальности было бы вот что: «в момент, когда произошло бы немецкое нападение на Францию, Польша в лучшем случае осталась бы нейтральной, сконцентрировав одновременно свои войска на своей восточной границе (ДМ: против СССР). Эту концентрацию войск она официально объясняла бы опасением вступления советских войск в Польшу, фактически же и объективно это заставило бы нас сосредоточить войска на польской границе и затруднило бы оказание нами помощи Франции». Главред «Тан» не может поверить в подобную подлость «верного союзника Франции», который, по его представлениям, должен «драться за Францию». Но Крестинский опускает его с небес на землю: «Польша тесно связала себя с Германией договоренностью и не выступит против Германии, разве что дело началось бы с нападения Германии на Польшу» [42]. Французский премьер Сарро в беседе с советским полпредом в Париже Потемкиным в разгар полемики по гитлеровской выходке на Рейне. 19 марта 1936-го Сарро отметит, что Япония и Германия являются опаснейшими очагами войны, что имеются черты, роднящие их, что обе считают себя обделенными, и что обе «воплощают воинствующий империализм в наиболее динамичной и агрессивной его форме». И Германия, и Япония «проникнуты презрением к праву и уважением к одной лишь силе», «одержимы расовым мессианизмом». Начавшееся сближение между Германией и Японией, отмечал Сарро, «неизбежно примет форму настоящего военного соглашения, если Гитлер докажет Японии, что ему сходит с рук нарушение любого международного договора». «Сближению Японии с Германией помогают некоторые посредники. Сарро вспоминает, что в пору русско-японской войны Пилсудский делал японцам в Токио предложения - дать ему средства, чтобы он мог нанестиРоссии удар в спину. Сарро убежден, что Польша и сейчас работает в томже направлении», - запись этой беседы сСарро Потемкин в Москву [43]. Германский разведчик и историк Оскар Райле писал о польском министре иностранных дел Беке: «Все больше и больше Бек склонялся к тезисам историка Адольфа Боженского, который провозглашал политику кровопролития как единственно верную для Польши. Он задумал с помощью держав Запада снова ввергнуть Европу в большую войну. Поскольку Первая мировая война дала Польше самостоятельность и вернула часть исконных польских земель, следовало надеяться, что другая большая война подарит Польше остальные территории, на которые она могла притязать»[44]. «Ясно одно, что вся эта помпезная манифестация (польско-венгерская) острием своим была направлена как против нас, так и против Франции - вдохновительницы стран Малой Антанты», - пишет 8 мая 1934 г. полпред СССР в Венгрии на имя замнаркома Крестинского [45]. В мае Бек лично отправляется в Югославию. С теми же целями - разрушения профранцузской Малой Антанты и переориентации Белграда на Рим и Берлин. Т. е. глава польского МИД выступает эдаким парламентером от Гитлера и Муссолини. Принц Павел (регент Югославии в 1934–1941 гг.) и Стоядинович (в 1935–1939 гг. премьер-министр и министр иностранных дел Югославии) сообщают об этом главе румынского МИД Титулеску, а тот в свою очередь информирует советского полпреда в Румынии Островского. Последний и телеграфирует 2 июня 1936-го в Москву: «Стоядинович, а на следующий день за завтраком и принц Павел сообщили Титулеску, что Бек действительно предлагал Стоядиновичу совместно работать над организацией итало-германского союза, что Белградом было категорически отвергнуто. Принц Павел при этом сказал Беку, что Югославия не может работать над тем, чтобы быть взятой в итало-германские тиски, что это в лучшем случае означало (бы) для Югославии потерю Далмации (в пользу Италии), Баната и Хорватии (в пользу Венгрии). Бек уехал в очень кислом состоянии» [46]. В этот раз его миссия не удалась. К концу осени появится т. н. «польский проект раздела Чехословакии», который будут активно обсуждать в дипломатических кулуарах. 1 ноября 1936 г. министр иностранных дел Чехословакии Камиль Крофта даже будет иметь по этому поводу специальную беседу с советским полпредом в Праге Александровским. В соответствии с польскими замыслами, Чехословакию следовало бы разделить следующим образом: «Судето-немецкие части Чехословакии отходят к Германии. Словакия присоединяется к Венгрии. Польша получает Моравскую Силезию и ряд исправлений на своей границе в Татрах и на Карпатах. Закарпатская Русь отходит к Венгрии лишь в незначительной части. Карпатские же горы переходят к Румынии с тем, чтобы румынская граница приняла в стратегическом отношении „естественный характер“. Жалкий остаток от такого раздела — почти Прага и ее окрестности — остается в качестве „самостоятельной Богемии“, заключающей союзный договор с окружающими ее государствами». Крофта продолжал изложение «польского проекта»: «Румыния привлекается к этому плану не столько приобретением новой территории, сколько германо-венгерско-польскими гарантиями неприкосновенности ее территории, особенно на случай „вмешательства СССР“. Югославия должна согласиться на гарантию неприкосновенности ее границ, даваемую Германией, Польшей и Италией при торжественном отказе Венгрии от претензий на ревизию своих границ с Югославией. Австрия соглашается и вступает на путь полного аншлюса, фактического аншлюса, формально сохраняя некоторое неопределенное время свою самостоятельность. Италия удовлетворяется какими-то гарантиями отказа Германии от дальнейшего проникновения на Балканы, признанием „империи“ и Балеарскими островами. Германия направляет свой нажим на Францию, нейтрализуя Англию, и добивается колоний в Африке, в первую очередь в Марокко» [47]. Как информировал Литвинов советского полпреда в Берлине относительно визита Геринга в Варшаву, последний «с удовлетворением» констатировал «совпадение отношений Германии и Польши к Чехословакии» и приветствовал «выступления Польши против советско-чехословацкого пакта». «Целью германской политики, - доверительносообщал Геринг полякам, - остается раздел территории Советского Союза». Дословно: «Вы (ДМ: т. е. Польша) займете Украину, а нам - север». «Поэтому, - умозаключал Геринг, - дружба между Польшей и Германией должна быть еще больше укреплена и дополнена военным соглашением». Рыдз-Смиглы «отвечал в дружеском тоне, но короче». «Оба, как Геринг, так и Рыдз-Смиглы, остались довольны беседами, - писал Литвинов. - Геринг говорил, что его еще никогда не встречали так дружески в Польше, как в этот раз, и он надеется, что путем упорной работы удастся включить Польшу в военный союз. Он очень доволен отсутствием расхождений между польскими военными кругами и Беком, который, по мнению Геринга, уже теперь не прочь был бы заключить военный союз с Германией» [48]. В агентурном сообщении советской разведки относительно беседы Геринга с маршалом Рыдз-Смиглы, проходившей 16 февраля 1937-го в присутствии министра Шембека и германского посла в Варшаве фон Мольтке, будут зафиксированы слова Гитлера, которые тот передаст польскому руководству: «канцлер Гитлер поручил ему (ДМ: Герингу.) самым категорическим образом подчеркнуть, что он теперь в большей, чем когда бы то ни было, степени является сторонником политики сближения с Польшей и будет ее продолжать». Геринг уверял поляков, что с немецкой стороны нет никаких стремлений отобрать у Польши часть ее территории. Мол, Германия окончательно примирилась с нынешним территориальным положением. Германия и в мыслях не имеет нападать на Польшу, например, из-за «польского коридора». «Нам коридор не нужен. Я это заявляю со всей искренностью и со всей решительностью», — сказал Геринг. А вот эти слова должны были особо понравиться полякам: «Точно так же, как Германия верит, что Польша не собирается отобрать у нее Восточную Пруссию и часть Силезии, точно так же и Польша может быть вполне уверена, что Германия не намерена отнимать у нее что бы то ни было из ее владений». Польское руководство, очевидно, было весьма польщено тому большому значению, которое придавал Берлин гарантиям «великой Польши» относительно территориальной целостности Германии. Дабы усилить впечатление, Геринг особо подчеркнул, что в Берлине спят и видят Польшу в качестве именно «великой державы»: «сильная Польша, имеющая доступ к морю, с которой Германия сможет согласовать свою политику, Германии несравненно больше нужна, чем слабая Польша». Опять же общие угрозы. «Необходимо всегда помнить, что существует большая опасность, угрожающая с востока, со стороны России, не только Польше, но и Германии. Эту опасность представляет не только большевизм, но и Россия как таковая, независимо от того, существует ли в ней монархический, либеральный или другой какой-нибудь строй. В этом отношении интересы Польши и Германии всецело совпадают», — обрисовал Геринг точки соприкосновения интересов. И добавил: «При таких условиях Польша может рассчитывать на помощь Германии… Все изложенное свидетельствует о необходимости согласования политики Польши и Германии». Слова Геринга о «русской угрозе» попали, в десятку. Рыдз-Смиглы согласился, что это действительно первейшая опасность, и заверил: «В случае конфликта Польша не намерена стать на сторону СССР, и по отношению к СССР она все более усиливает свою бдительность» [49]. Безусловно, в свой актив мог записать Геринг и совместно изобретенную с поляками формулу, по которой Варшава впредь стала трактовать польско-французский союз. Еще осенью 1936-го Рыдз-Смиглы подтверждал своим французским коллегам готовность Польши воевать на стороне Франции, если она будет вовлечена в конфликт из-за Чехословакии. Теперь позиция Польши изменилась: «Польско-французский союз носит исключительно оборонительный характер и является только двусторонним, доказательством чего служит отношение Польши к Чехословакии», — заявили поляки Герингу. Геринг со своей стороны заверил, что в таком случае Берлин ничего против такого союза не имеет [50]. Со страниц польских газет французам объясняли, что главная угроза цивилизации — это Коминтерн. Об этом Бек и Дельбосу заявил: «Франции и Польше угрожает не гитлеровская агрессия, а Коминтерн, т. е. СССР» [51]. Особый акцент польская пресса делала на закате системы коллективной безопасности и «победе концепции билатеральных договоров» [52] (прецедент которым был создан польско-германским пактом о ненападении в январе 1934-го). Дескать, даже Франция была вынуждена принять эти передовые подходы польской и германской дипломатии! В беседе с Дельбосом, сообщал в НКИД Виноградов, «я охарактеризовал… общее направление польской внешней политики, подчеркнув ее прогитлеровский характер в вопросах Лиги Наций, системы коллективной безопасности и Малой Антанты, и констатировал, что внешняя политика Бека диаметрально противоположна внешнеполитической линии СССР и, надеюсь, добавил я, Франции» [53]. Для Франции болгаро-югославский пакт явился очередным ударом. Тем более что на этом фоне поляки вели в Румынии агитацию против пакта Франции с Малой антантой. Французский министр иностранных дел Леон Блюм, с которым советский полпред во Франции 9 февраля 1937-го обсуждал эти неприятные новости, только «беспомощно разводил руками» [54]. 22 февраля 1937-го нарком Литвинов вызвав посланника Румынии в СССР Чиунту, изложил тому, что Москву в новой внешнеполитической линии Бухареста не устраивает: «ослабление малоантантовских связей, господство в Румынии влияния польской и германской миссий и в довершение всего новый пароксизм интимности с Польшей». Под «пароксизмом» (т. е. приступом) польско-румынской дружбы имелся в виду военный договор между Польшей и Румынией, значение которого вдруг было актуализировано в начале 1937-го с подачи поляков. Исключительнаят направленность этого договора против СССР сомнений не вызывала, ибо, как указывал Литвинов румынскому посланнику в Москве, «ни против Германии, ни против Болгарии или Венгрии Польша Румынии помощи не окажет». «Польша вместе с Германией подкапывается под Малую антанту. Мы имели право рассчитывать, что после гарантий, данных нами Румынии в Лондонской конвенции (ДМ: имеется в виду Конвенция об определении агрессии, подписанная в Лондоне 3 июля 1933 г., гарантировавшая, что советско-румынские территориальные споры, например по Бессарабии, не могут разрешаться с помощью силы), - указывал Литвинов, - Румыния не станет вновь манифестировать сближение с Польшей, которое мы должны рассматривать как направленное против СССР, ибо никаких других целей это сближение преследовать не может» [55]. Еще в конце ноября 1936-го во время визита в Варшаву Антонеску (сменившего Титулеску на посту главы румынского МИД) было зафиксировано «единство взглядов» Польши и Румынии относительно международного сотрудничества. Но главное, что вслед за тем в декабре 1936-го в Польшу отправился начальник генштаба Румынии Самсонович, которого сопровождали ряд высокопоставленных военных чинов Румынии. Было установлено тесное сотрудничество между разведками обеих стран. Согласован план военных перевозок на случай войны. Принято решение о создании второй железнодорожной линии связи между Польшей и Румынией, которая проходила бы подальше на запад от советской границы. Наконец, как сообщало советское посольство в Москву в декабре 1936-го, Польша поставила вопрос об изменении характера польско-румынского военного договора - поляки предложили, «в связи с новой международной обстановкой», изменить договор с чисто оборонительного «в сторону оборонительно-наступательную» [56]. И эту услугу поляки Гитлеру оказали в лучшем виде. Уже в начале 1937-го Варшава добилась от Бухареста подтверждении румынским кабинетом польской интерпретации § 5 польско-румынского договора. А согласно польской трактовке румыны не могут не только подписывать какое-либо соглашение военного характера с СССР, но даже вести об этом переговоры без предварительного согласия Польши [57]. В «случае Шебы»,(ДМ: дискредитация чешского посланника в Румынии Яна Шебы, сторонника общеевропейской системы безопасности) заявит 1 марта 1937-го советский полпред в Бухаресте главе внешнеполитического ведомства Румынии Антонеску, волновало «то обстоятельство, что и поляки, и немцы, руками которых все это дело смонтировано, имели в виду ударить и ударили и по Малой Антанте, и по нам (ДМ: СССР)». «Вот почему нынешняя кампания прессы против нас, — продолжал советский полпред, — как и все прочее, принимает особый характер в свете состояния Малой антанты, которая переживает не кризис роста, а находится в полосе жесточайшего кризиса, кануна распада, доказательство чему — укрепление отношений Югославии с врагами Малой антанты, Румынии с Польшей, врагом и Малой антанты, и Советского Союза. Мы считаем несовместимой с возможностью дружественных отношений с нами интимность отношений с Польшей, являющейся порт-паролем [58] Германии в Европе» [59]. В апреле 1937-го в Бухарест пожалует лично полковник Бек - наиболее старательный порт-пароль Гитлера. Польская официозная пресса, широко комментировавшая эту поездку, захлебывается от роли «великой державы», которую-де все больше играет Польша [60]. Особая статья комментариев — мусоление всякого рода антисоветчины, грозящей западной цивилизации, и против чего, мол, теперь единым фронтом встают Польша и Румыния. Во всех правительственных органах печати публикуются массивные статьи «о наступлении Коминтерна на Польшу», о якобы развязывании Коминтерном мировой революции и планов по большевизации Польши, все это сопровождается тенденциозно подобранными цитатами из постановлений Коминтерна, решений ВКП(б) и т. д. Коминтерн, соответственно, отождествляется с Советским правительством и МИДом [61]. Тут надо отметить, что вся эта массированная «антикомминтерновская» кампания — дань Гитлеру. Незадолго перед тем, 25 ноября 1936-го, в Берлине между Германией и Японией был заключен «Антикоминтерновский пакт», который с удовольствием восприняли в Варшаве. Конечно, Гитлер хотел видеть среди участников пакта и союзных поляков (тем паче статья 2 пакта прямо приглашала другие «цивилизованные» страны присоединяться). Ниже мы скажем о том, как Варшава чуть было не вляпалась в это фашистское образование, а в тот момент, судя по всему, шла пропагандистская обработка польского населения именно с прицелом на присоединение Польши к «Антикоминтерновскому пакту». Фашистская «антикомминтерновская» идеология вполне соответствовала и все более фашизирующейся государственной идеологии Польши. Показательна ситуация с декларацией полковника Коца от имени ОЗН (после смерти Пилсудского взамен «Беспартийного блока сотрудничества с правительством» полковник Коц организовал «Лагерь национального объединения» - Oboz Zjednoczenia Narodowego — в польской транскрипции ОЗН), провозглашенной как раз в описываемый нами период. От оппозиции, в частности, лютовала пресса эндеков, обвинявшая «Коца и Ковалевского в том, что они будут принимать в ОЗН и евреев». Ввиду серьезности обвинений (для той Польши сотрудничество с евреями было весьма тяжким обвинением) ОЗН пришлось делать специальное разъяснение, что Ковалевского не так поняли, и что никаких евреев в этой организации не будет. «Приписывание мне слов, что лицо еврейского происхождения и вероисповедания может принадлежать к лагерю, поскольку это лицо может заявить себя принадлежащим к польской национальности, не отвечает действительности… Принцип христианства, на котором основывается декларация полковника Коца, будет решающим фактором при подборе членов лагеря», - оправдывался Ковалевский в пространном заявлении, добавив, что членами ОЗН могут быть только чистокровные поляки, а «евреи не являются поляками» [62]. «Газета польска», комментируя этот визит визит Бека в Бухарест, отмечала в передовице от 22 апреля, что «союз с Польшей является для Румынии страховкой в отношении ее наиболее крупного соседа — Советского Союза», в свою очередь для Польши союз с Румынией — это «один из основных факторов равновесия и мира на территории от Балтики до Черного моря». «В ряде комментариев других правительственных органов, — сообщал советский полпред в Варшаве 26 апреля 1937-го в письме на имя Литвинова, — совершенно ясно высказывается желание о создании блока всех балтийских государств и Румынии, конечно, под руководством „великой Польши“ и, надо полагать, в тесном сотрудничестве с Германией и эвентуально с Италией. Таким образом, антисоветское острие визита Бека не представляет никакого сомнения, и никто это уже не считает нужным скрывать» [63]. «Газета польска», комментируя визит Бека в Бухарест, отмечала в передовице от 22 апреля, что «союз с Польшей является для Румынии страховкой в отношении ее наиболее крупного соседа -Советского Союза», в свою очередь для Польши союз с Румынией — это «один из основных факторов равновесия и мира на территории от Балтики до Черного моря». В начале мая 1937-го, бывший проездом в Париже Литвинов сделает «визит вежливости» к своему французскому коллеге Дельбосу и даже пожмет по этому поводу плечами: «Коснувшись махинации Бека, я указывал на создавшуюся аномалию, когда Польша, получая от Франции денежную и военную помощь, интригует против связанных с Францией пактами помощи Чехословакии и СССР», — скажет он в телеграмме в НКИД СССР [64]. Как сообщал в Москву советский полпред в Варшаве, Румыния «усиленно обрабатывается» Германией, Италией «и, конечно, Польшей. Польша с азартом включилась в общую германо-итальянскую обработку Румынии, активно исполняя свои обязанности союзника Германии, в надежде на свою долю добычи при перекройке карты Дунайского бассейна, в первую очередь, конечно, Чехословакии. Можно без преувеличения сказать, что (за) последний год польская внешняя политика еще больше сомкнулась с линией германской политики и стала более откровенно антисоветской. Внешним выражением этого стала и польская пресса, которая, правда, и раньше не скупилась на антисоветские выпады. Но теперь эта антисоветская кампания польской прессы в вопросах внешней политики стала более откровенной и болееактивной. Официозная пресса теперь уже не считает нужным скрывать польских планов в сколачивании антисоветского блока и борьбы с Советским Союзом» [65]. Кстати, насчет упомянутой роли Польши как «великой державы», с чем ее пресса связывала принятие под «польское покровительство» Румынии. Если год-полтора перед тем Варшава носилась с идеей «Балтийской антанты» (само собой, с руководящей ролью Польши), то к 1937-му поляки дозрели до более глобального прожекта. Теперь бы его назвали Балто-Черноморской дугой. К середине 1937-го информации на сей счет становилось все больше. 1 июня 1937 г. замнаркома индел Потемкин предлагает советскому полпреду в Финляндии выяснить отношение официального Хельсинки к «идее Бека», заключавшейся в том, чтобы выстроить «„санитарный кордон“ от Балтийского до Черного моря… под главенством Польши» [66]. В тот же день Потемкин отправляет письма полпредам в Швеции (А. Коллонтай), в Норвегии (И. Якубовичу) и в Дании (Н. Тихменеву) с тем же поручением - прозондировать позицию скандинавов: «Прошу в очередных письмах осветить проблему отношений скандинавского блока… на то, что Польша… за последнее время пропагандирует в Прибалтике идею создания „санитарного кордона“ из стран, расположенных между Германией и СССР, начиная с Финляндии и кончая Румынией. Эта идея представляет собой не что иное, как новый вариант старого плана создания антисоветского блока на западной границе СССР» [67]. Румынию полковник Бек открыто трактовал «как страну, интересы которой Польша призвана охранять». Беспардонство Бека доходило до того, что он открыто характеризовал в польской прессе румынских государственных деятелей «как кантитэ нэглижабль» (от франц. quantité négligeable - нечто не стоящее внимания), позволял себе фамильярно похлопывать по плечу румынского короля, называя его «единственным партнером в польско-румынском союзе» [68]. А вот уже в Варшаве румынский король. Годом ранее Титулеску решительно отклонил приглашение посетить Польшу, т. к. понимал, в каком ключе поляки преподнесут его визит. Но совместные польско-германские усилия дают плоды: теперь в польскую столицу пожаловал сам король Румынии. Ему присваивают чин польского полковника (как какому- нибудь туземному князьку), а польская пресса с пафосом пишет «о польско-румынском союзе как бастионе западной цивилизации от моря до моря, представляющем 55-миллионную силу в Центрально-Восточной Европе» [69]. Советский временный поверенный в Варшаве 8 июля 1937-го с иронией прокомментирует освещение визита румынского короля в польском официозе: «Нужно учитывать, что такое правительство, как польское, заинтересовано в непомерном раздувании каждого своего внешнеполитического успеха. Это, впрочем, относится и к внутренней политике. Например, эксплуатируя популярность Пилсудского, пилсудчики хоронили его три раза — в Варшаве, Кракове и Вильно. Теперь, после самовольного удаления праха Пилсудского из усыпальницы польских королей митрополитом Сапегой, не исключено, что будут новые похороны» [70]. Однако, писал в том же письме советский временный поверенный в Варшаве Литвинову, «в лице румынского короля, фашистские и антисоветские настроения которого Вам известны, Бек нашел благодарного собеседника. По-видимому, также уделил натравливанию румын против Франции, Чехословакии, Лиги Наций и коллективной безопасности» [71]. И главным итогом визита румынского короля стала дальнейшая активизация военного сотрудничества Польши и Румынии в русле концепции Бека по созданию «санитарного кордона», отделяющего СССР от Европы. В дипкорпусе распространилась информация о том, что предметом секретных польско румынских переговоров было расширение и уточнение военной конвенции, а также специальное соглашение о непропуске советских войск через территорию Польши и Румынии. «В этой связи, —писал в Москву советский временный поверенный в Польше, —приобретает большое значение слух о секретном соглашении относительно непропуска Красной Армии… Бек мог использовать отсутствие каких бы то ни было расхождений между ним и королем по этому вопросу и вырвать у короля подпись под секретным протоколом о непропуске наших войск. Такой протокол был бы для Бека большим успехом, так как всякие новые секретные военные соглашения, заключаемые в теперешний предвоенный период, действительно связывают партнера, в данном случае румын, и усиливают значение польско- румынского военного союза». При том что выше цитированная информация нуждалась в дополнительном подтверждении, однако, как справедливо отмечал советский дипломат, важным представляется «самый факт циркуляции подобного рода слухов» [72]. Данная информация была настолько серьезно воспринята в Москве, что советский полпред в Румынии Островский 14 июля 1937 г. в ходе длительной беседы с министром внутренних дел Румынии Инкулецем вынужден был даже осторожно предупредить Бухарест о последствиях, которые будет иметь для него такая политика. Советский дипломат сетовал, что Румыния попала «в лоно польской политики, которая никогда не была просоветской, но которая в течение последних трех лет превратилась в инструмент гитлеровской политики в Европе», что «Румыния свои отношения с Польшей ставит во главу угла своей внешней политики, считая их первостепеннее своих отношений со странами Малой Антанты и Франции», наконец, заявил, что «было бы наивно со стороны румын думать, что мы можем еще долго молчаливо присутствовать при демонстрациях, подобных польско- румынским визитам» [73]. К концу июля 1937-го в Москве имели полную информацию относительно секретных соглашений между Польшей и Румынией. И польско-румынские договоренности шли намного дальше, чем просто непропуск советских войск по территориям обеих стран. Как выяснилось, Варшава увлекла Бухарест перспективами территориальных захватов. В письме замнаркома Потемкина (от 31.07.1937) на имя полпреда СССР в Германии Юренева излагались данные относительно новой военной конвенции, подписанной начальниками генштабов Румынии и Польши: «Во-первых, определяется количество войск, выдвигаемых той и другой стороной на восточную границу при конфликте с СССР. Румыны выставляют 250 тыс., поляки — 350 тыс. Обе стороны обязуются не пропускать советские войска на свою территорию. …Если в сопредельных областях СССР произойдет восстание, предусматривается интервенция со стороны Румынии и Польши. В случае, если в результате совместных действий союзников в их руках окажется вновь приобретенная территория, над ней устанавливается кондоминиум. Не позднее четырех месяцев по окончании военных действий эта территория делится между союзниками, причем область на юг по линии Винница - Киев - р. Десна остается за Румынией, включая Одессу, а на север - за Польшей, включая Ленинград. Польша обязуется снабжать румынскую восточную армию техникой, авиацией, запасными частями и противогазами, за что Румыния доставляет ей нефть и потребное сырье. Количество румынских вооруженных сил на восточной границе увеличивается. В Румынии проводятся работы по улучшению существующих путей сообщения и созданию новых линии по направлению к восточной границе, для чего румынским правительством выпускается специальный заем. Для проверки выполнения принятых решений предусматривается обмен офицерами генштаба. Сообщаю Вам вышеприведенные сведения для иллюстрации того, какие результаты дает работа государств фашистского лагеря, в частности Польши, по разложению Малой Антанты и по вовлечению отдельных членов последней в орбиту антисоветского блока», —сообщал Потемкин [74]. На какой путь Польша подталкивает Румынию замнаркома индел СССР Потемкин скажет посланнику Румынии в СССР г-ну Чиунту (в беседе от 19 сентября 1937 г.) : «вопреки национальным интересам Польши, требующим от нее лояльного сотрудничества с державами, проводящими политику мира, ее нынешнее правительство идет на поводу у Германии, толкающей Польшу на путь опаснейшие авантюр. Рано или поздно Польше придется расплачиваться за эту политику». На уточняющий вопрос Чиунту, что именно толкает Польшу на такой путь, Потемкин ответит: «фашистское правительство, связавшее свою судьбу с Гитлером» [75] https://snob.ru/profile/22109/blog/164131/

Большой оригинал. Форт байярд прям

надо было пожарнику цак ? )))))) и приседать, тогда у партии - вопросов бы не возникло

заигрались. придушил случайно. а дальше - по плану соколова.. ..а потом арабская совесть заговорила..

шайтан-подборка )

Теоретически, скоро и за такие статьи сажать будут. Ныкать надо умище )

ОБЩЕСТВО National Review, США © AP Photo, Jan Bauer Автор защищает коллегу, уволенного за то, что он публично заявил, будто род человеческий состоит из женщин и мужчин, то есть существует бинарность полов. За это на него рассердилась редактор, придерживающаяся политкорректного мнения, будто полов много. Что из этого вышло — читайте в статье. National Review (США): журналиста уволили за слова о том, что полов всего два Гримасы политкорректности 24.01.2020 Мадлен Кернс (MADELEINE KEARNS) СДнем Джорджа Оруэлла! «Денвер Пост» ищет новых авторов редакционных статей. Объявление о вакансиях звучит заманчиво, не правда ли? Редактор Меган Шрейдер (Megan Schrader) утверждает, что «ценит широкое разнообразие голосов на страницах газеты», заявляет, что редакция ищет «консервативных и либеральных авторов», и настаивает на том, что «никаких проверок на политические пристрастия для наших журналистов нет». Но насколько точны эти заявления? Президент колорадского аналитического центра «Институт независимости» (Independence Institute) Джон Калдара (Jon Caldara), являвшийся одним из самых читаемых авторов «Денвер Пост» с 2016 года и до этой недели, когда его уволили за то, что он сказал очевидное, так не считает. Кстати, во вторник был День Джорджа Оруэлла. Писавший в середине;двадцатого века Оруэлл неоднократно (и пророчески) предупреждал нас о тоталитарном злоупотреблении языком, а также призывал людей «видеть то, что у них перед носом». Калдара попытался именно так и сделать. Если конкретно, он сказал, что есть два пола. И это стоило ему работы. Три года Калдара освещал на страницах газеты самые разные вопросы, особенно те, что имеют отношение к политической и экономической свободе. Но на этой неделе ему было сказано, что его очередная статья (в ней он критикует колорадских демократов за непрозрачность их программы полового воспитания) станет для него последней. Он писал, что гендерную идеологию нельзя насильно насаждать в школе, действуя через заднюю дверь. «Чем защищен родитель, который считает, что трансгендерные вокальные группы и плюшевые мишки с расстройством гендерной идентичности накладывают на его ребенка стигму, заставляют его считать себя неполноценным?» — написал Калдара. В своей предыдущей колонке он жаловался на тенденциозность левых СМИ: «Достаточно послушать репортеров с Национального общественного радио, которые мочатся в штаны от возбуждения, освещая импичмент Трампа, и сразу становится ясно: они до сих пор понятия не имеют, что именно их Америка считает своими врагами». Развивая свою мысль о том, что либеральная пресса оторвалась от реальности, он возмутился стайл-гайдом (инструкцией для авторов) агентства «Ассошиэйтед Пресс». Там говорилось, что «половая принадлежность больше не является бинарной». Калдара назвал это «вопиющим активизмом» (намекая на партийную небеспристрастность авторов инструкции — прим. ред.), поскольку, по его мнению, «существует всего два пола, которые определяются хромосомами XX или XY». То, что пол бинарен, — это не убеждение. И не мнение. Это факт. То, что пол бинарен, — это нечто «прямо у нас перед носом», если вспомнить Оруэлла. Наверное, по этой причине Калдара не осознавал, что столь очевидное заявление может создать ему серьезные проблемы. «Я наступил на растяжку гранаты, не зная о ее существовании», — сказал он мне по телефону. По многим вопросам Калдара склоняется к либералам, подобно им считая себя человеком, который живет сам и не мешает жить другим. Он за эвтаназию, за однополые браки и за права трансгендеров. Калдару «опечалило» решение газеты уволить его, и тем не менее, своего редактора он называет восхитительной женщиной, которая всегда вступается за жертв несправедливости. Однако писать по принуждению — это тоталитаризм, и неважно, насколько милы и очаровательны те, кто принуждает. «Меня расстраивает то, что Шрейдер не совсем понимает, что речевой код, на котором она настаивает, производит прямо противоположный эффект. Он усиливает совсем не то, что она хочет», — говорит он. Не в бровь, а в глаз! «В этом есть какой-то элемент сталинизма, поскольку ты не знаешь, что совершил преступление, пока тебя не казнили, — говорит он. — Я не могу говорить от имени редакторов газеты, но я понятия не имел, что идея о бинарности полов на их взгляд является изуверским преступлением на почве ненависти». Позже он признался: «Знай я о том, что изложение личного мнения своими словами является расстрельным преступлением, я бы наверное написал иначе». В конце концов, у Калдары на иждивении есть дочь-подросток и сын с синдромом Дауна, и финансовый удар от потери работы оказался весьма болезненным. Кроме того, трансгендерство это просто не та тема, которая вызывает у него страсть. Калдара совершенно случайно связался с сопротивлением трансгендерному произволу. Но таков характер произвола: он негативно отражается на том, на чем не должен никак отражаться. Своими статьями Калдара намеревался указать на политическую транспарентность и на роль прессы как арбитра в дебатах. Но при этом он пользовался такой лексикой, которую языковая полиция считает недопустимой, и говорил на такие темы, где терпимость в отношении инакомыслия на нуле. Калдару беспокоит то, что люди с левого фланга, причем даже «восхитительные» редакторы типа Шрейдер, считают, что цель оправдывает средства. «Нетерпимость отвратительна, — говорит он мне. — Однако они не считают это нетерпимостью». В своих предыдущих статьях Калдара весьма символично ссылался на «новояз» из книги Оруэлла. Оруэлл написал приложение к своему роману-антиутопии «1984», в котором объяснил эту идею: Предполагалось, что когда Новояз установится навечно, а Старояз будет забыт, еретическая мысль — то есть, мысль, несовместимая с принципами Ангсоца (тоталитарного государства), — станет буквально невыразимой, настолько, насколько мысль зависит от слова. «Я просто автор редакционных статей. Человек из редакции, — говорит Калдара. — У меня должны быть провокационные мысли, я должен проводить провокационные дебаты». Ну да. Если публицист не может прямо и открыто излагать факты, то кто может? https://inosmi.ru/social/20200124/246690065.html

мдя.. макар может и явление, но фильмы про макара - пусть снимает сам макар

понятно.. приедут какие то нагайцы и построят нам стену - от нагайцев..

Печально ( Хорошие люди уходят..

..и даже инвестиции не нужны

Медики в Китае разработали успешный метод лечения пневмонии нового типа, вызванной коронавирусом 2019-nCoV. Об этом накануне сообщил информационный портал Sina. Отмечается, что метод предусматривает насыщение крови кислородом путем экстракорпоральной оксигенации (ЭКМО). Его успешно использовали в больнице Чжуннань, которая находится в городе Ухань. Как то так..

та сказали что вроде уже нашли как лечить..